Мост в небеса. История убийства моих сестер и его последствий для нашей семьи

Фаббри провел Кэй и Джина в комнату напротив своего кабинета, обставленную похожей мебелью, выдал обоим по большому желтому блокноту и по несколько ручек и попросил описать все, с чем они столкнулись за последние сорок восемь часов. Ему нужен, сказал он, максимально подробный рассказ об их взаимодействии с полицией с прошлого утра и до этой самой минуты. При необходимости, добавил он, они могут воспользоваться телефоном. Затем он вместе с Томом вернулся в свой кабинет и закрыл дверь – им предстоял долгий и детальный разговор. Кэй принялась строчить в блокноте, а Джин первым делом подошел к телефону и набрал номер Джинны. Трубку взял его отец.

В свои сорок шесть лет Джин, обращаясь к отцу, по-прежнему говорил «сэр». Дедушка Джин внимательно выслушал сына, который объяснил, что Фаббри настоял на встрече с Томом, прежде чем тот попадет домой, что Том хочет видеть Джинну и что на обратном пути они забросят его к ним.

– А я вызову сюда Тинк и Кэти, – сказал дедушка Джин.

Джин открыл было рот, чтобы возразить, сославшись на Рика, но осекся – спорить с Джином-старшим было бесполезно. Тот почти всегда оказывался прав, и Джин-младший резонно полагал, что так будет и на этот раз. Так или иначе, отец принял решение и не собирался его менять. Они еще не закончили разговор, а кто-то из родственников уже выехал за сестрами на Фэйр-Эйкрес-Роуд.

Солнце клонилось к закату. На домик Джинны на Петит-Драйв, битком набитый народом, наползали сумерки. Тинк сидела на диване в гостиной со своей кузиной Дэнни Тэсс и ждала Тома. Вчера вечером им сказали, что он едет домой, а потом выяснилось, что его арестовали. Облегчение, которое все почувствовали, узнав, что Тома освободили, постепенно сменялось беспокойством – за окном смеркалось, а Тома все еще не было.

Когда из-за угла наконец показался и покатил под кронами росших вдоль дороги деревьев синий фургон, Тинк пихнула в ногу сестру. Обе вскочили и прижались лицами к оконному стеклу. Это не ускользнуло от внимания дедушки Джина, который велел им идти встречать брата, а остальных членов семьи попросил собраться на кухне, чтобы им не мешать.

Тинк схватила сестру за руку; от напряжения у обеих свело судорогой внутренности. Фургон тем временем повернул к дому; за рулем сидел отец, на сиденье рядом с ним – мать. Задние окна были задернуты синими занавесками. Кэти крепче сжала руку Тинк. Обе взмолились, чтобы, когда откроется задняя дверь фургона, из нее вышел их брат.

Наконец фургон остановился. Родители отстегнули ремни безопасности. Губы у них не шевелились – очевидно, в фургоне царило молчание. Но уже в следующий миг задняя дверь фургона со скрипом отворилась, и они увидели Тома – тот, еще даже не ступив на землю, нашел глазами сестер, послал им ободряющую улыбку и осторожно шагнул с высокой подножки. Он двигался, как старик, – спустил на асфальт сначала одну дрожащую ногу, затем другую и лишь потом, прихрамывая, направился к сестрам, забыв закрыть за собой дверцу фургона. Когда он подошел ближе, они смогли его рассмотреть: потрескавшиеся от обезвоживания губы; грязные спутанные волосы, склеенные речным илом; ползущие по плечам вши – память о ночи, проведенной в тюрьме. Он силился улыбнуться, но от усталости лицо плохо его слушалось, и тогда он просто протянул к ним руки. Тинк и Кэти прильнули к нему, и все трое дали наконец волю слезам. Сестры и брат стояли обнявшись и всхлипывали.

– Как я люблю тебя, Том! – наперебой повторяли Тинк и Кэти. – Слава богу, ты дома.

– Я тоже люблю вас, девчонки, – отвечал Том, зарываясь лицом им в плечи.

Глава двенадцатая

Встреча Тома с Джинной была короткой, но душераздирающей. Они просидели на диване в гостиной не больше пятнадцати минут, сплетя руки и не сдерживая слез. Джину и Кэй хотелось поскорее отмыть сына и уложить спать, но они покинули гостиную, давая Тому и Джинне побыть наедине. Джинна утешала его, и, видит бог, Том в этом нуждался.

– Я знаю, что ты не сделал ничего плохого, – сказала она. – Бедный… Но ничего, мы справимся.

Краем сознания, преисполненного облегчения и благодарности, он дивился тому, что она его утешает. Встав с дивана, он склонился над дрожащей Джинной, которая гладила ему лицо, и шепнул ей что-то на ухо – эти слова предназначались ей одной, – поцеловал ее в лоб, вышел из дома и, прихрамывая, направился к фургону.

Начиналась еще одна длинная ночь, вторая ночь без Джулии и Робин. Несмотря на тающую с каждым часом надежду, что они живы, никто не мог решиться окончательно признать их гибель, пока не увидел тел. Время тянулось бесконечно, словно увязая в густом тумане. В ту ночь тоже никто, кроме Тома, не мог уснуть. Зато он спал так крепко, что все остальные, глядя на него, словно набирались сил.

* * *

Воскресное утро седьмого апреля 1991 года началось для Камминсов с очередного газетного заголовка, внушавшего лишь отчаяние и тоску. Первая полоса «Сент-Луис Пост-Диспэтч» сообщала: «Подозреваемый в убийстве двух девушек отпущен на свободу; поиски продолжаются». Имя Тома продолжали чернить.