Еврейское книгоиздательство процветало тогда в Берлине, как нигде и никогда раньше. Помимо трехъязычных сочинений Бердичевского, которые весьма элегантно публиковались издательскими домами Штыбель и Инзель, и издательство Клал-фарлаг,
недавно приобретенное большим немецким издательским домом Ульштейна, начало выпускать на рынок новые дешевые издания разнообразных книг от средневековой Майсе-бух, «Сказок» рабби Нахмана и рассказов Айзика- Меира Дика до переводов «Петера Шлемиля, человека без тени» Шамиссо и рассказов Анатоля Франса6. Союз еврейских авангардистских писателей и художников, сложившийся в Москве и Киеве во время революции, принес свои плоды и в Берлине7. Супруги Марк и Рахель Вишницер издавали самый богато иллюстрированный журнал о еврейском искусстве и литературе, какой когда-либо выходил в свет, причем в двух параллельных версиях: Римон на иврите и Милгройм на идише (оба слова означают «гранат»). Цветные страницы журнала были похожи на современный вариант иллюстрированной рукописи, где светские рассказы и стихи ведущих идишских и ивритских авторов заняли место старых сакральных текстов8. Издательский дом Римон также выпустил очередное идишское издание «Сказок» рабби Нахмана. В Швелн («пороги» на идише) появились две детские книги: «Сказки в стихах» Дер Нистера (4-е изд. с иллюстрациями Шагала) и «Птицы» Лейба Квитко, издание ин-фолио с иллюстрациями Иссахара-Бера Рыбака (чей альбом литографий «Мой дом в руинах» стал самым успешным изданием Швелн). Наконец, в издательстве «Восток» вышла современная версия «Продажи Иосифа» Макса Вайнрайха (который только что защитил диссертацию по идишско- му языкознанию в Марбургском университете), оформленная и иллюстрированная Иосифом Майковым. Самым дорогим произведением «Востока» стало роскошное, подписанное и нумерованное (юо экземпляров) издание Майсе-бихл Давида Бергельсона, каждый экземпляр вручную иллюстрировал художник Лазарь Сегаль, уроженец Вильны9.Если бы еврейская литература—при всяческой поддержке издателей и иллюстраторов — способна была продемонстрировать некое единство после войны, революции и погромов, то Берлин в первые годы Веймарской республики был именно тем местом, где это могло случиться. Но было уже поздно. Сами литераторы окончательно раскололись на два непримиримых лагеря.
Новая волна послевоенных идишских писателей — как следовало бы из названий Швелн
и «Восток» — не стремилась сжечь за собой мосты. Экономические проблемы больше чем что- либо другое толкали их к отъезду из дома; возвращались они уже вооруженные радикальной космополитической платформой, сформированной в немецком изгнании. Помимо недолговечного эксперимента с Милгройм-Римон, иврит- ские и идишские слова редко встречались друг с другом. Гебраисты и более зажиточные эмигранты резервировали собственные столики в кафе Монополь, а идишисты после работы приходили в Шойненфиртель, берлинские еврейские трущобы, пить чай и спорить о политике в интеллектуальном клубе «Прогресс». Через десять лет большинство тех, кто вращался вокруг «Востока», вновь оказались в Советском Союзе. Гебраисты двинулись в Палестину10.Отцы-основатели (Перец, Шолом-Алейхем, Абрамович, Ан-ский, Фришман и Бердичевский), которые пытались быть одновременно для всего народа всем и почти добились в этом успеха, сошли со сцены почти в одночасье, между 1915 и 1921 гг. Еврейским писателям следующего поколения пришлось, в конце концов, выбирать язык и подданство, и им достаточно трудно было остаться верными чему-то или кому-то одному. Еврейская литература вошла в период высокого политического напряжения, когда выбор утопического пути мог стать вопросом жизни и смерти.
Дер Нистер, урожденный Пинхас Каганович, в 1922 г. находился на вершине своей карьеры. Если на свете и был человек, который считал, что рассказами можно исцелить раны мира, то это был именно он. Его фантастические рассказы одновременно выходили в Москве, Берлине и Нью- Йорке, а двухтомный сборник с загадочным названием Гедахт
(«Воображаемое») только что был опубликован в Берлине11. Заявив, что мировая война и большевистская революция дали толчок развитию современного мифа, нового апокалиптического видения, литературный критик Ш. Нигер поместил Дер Нистера в центр идиш- ского пантеона12. Тогда же Вишницеры привлекли Дер Нистера и его близкого друга Давида Бергельсона в качестве литературных редакторов Милгройм. Здесь, в Берлине, Мекке высокой культуры на идише, Дер Нистер нашел единственное общество-Gemeinschaft, готовое поддержать его элитарное, бескомпромиссное и утопическое искусство. В священном братстве идиш- ских мечтателей-утопистов Дер Нистер занял бы место первосвященника.