Мосты

- Посмотрел бы ты, как прибегают зайцы из леса. Чуть смеркнется, ветер уляжется, они уже тут как тут. За картошкой! Я им специально оставляю несколько штук. Погрызут, потом лапками ковыряют в зубах. Умора! Думают, что никто их не видит. Подбегают почти к самой землянке. И милуются с зайчихами. А в феврале у них приплод. Самые прыткие зайцы рождаются в феврале.

- Значит, подкармливаешь зайцев картошкой? Отец догадался, что лазишь в яму...

- Ты, Фрунзэ, умеешь беречь секреты? - Митря пристально посмотрел мне в глаза.

- Очень.

- Видишь этот пистолет? Угадай: откуда?

- Откуда?

- От партизан.

- Что, что?

- Глухому семь раз обедню не служат.

- Не валяй дурака.

- Смотри у меня, проговоришься...

- А если отец застукает?

- Застукает, тогда плохо. А вдруг обойдется... Видел я троих русских в белых полушубках... И несколько комсомольцев из Бравичей. Девушка одна была с ними. Лицом белей городского неба.

В девушках Митря знал толк. По этой части глаз у него наметан. Такого бабьего угодника поискать! Никогда не пройдет мимо девушки, чтобы не задеть, не ущипнуть, не обнять. Митре и умывать лицо незачем было: в него плевали девушки.

От такого повесы всего можно было ждать. Он мог продать налево несколько мешков картошки. Нанять на эти деньги музыкантов. Растранжирить на папиросы. Мог выдумать, что отдал партизанам, а на самом деле отнести какой-нибудь вдове, чтобы там погреться.

В новогоднюю ночь партизаны подожгли банковские склады, камеру агриколэ. Одновременно с нескольких сторон. Горела конопля, горели камышовые кровли. И никто не мог подступиться: пшеница и соя стреляли, подобно пушечной картечи, во все стороны.

На следующий день Митря зашел ко мне. Он покачивался и тараторил колядку:

- Живите, цветите... как яблони, как груши...

В согласии с обычаем посыпал нас пшеницей, пожелал хорошего года, потом сделал мне знак следовать за ним.

- Что скажешь? Красивый был костер?

Митря смеялся над шефом жандармского поста. Нагнали на него страху партизаны. Теперь господин Викол боялся двух вещей: что попадет в руки партизан или что его переведут на Украину, а это все равно что смертная казнь. От партизан шеф надежно забаррикадировался: еженощно караульную службу возле жандармского поста несли шестнадцать мужиков и три подводы с хорошими конями. Сельчане обязаны были являться с железными вилами и сидеть в засаде, где им будет приказано. Трое жандармов, составлявшие гарнизон поста, тоже дежурили всю ночь. На кухне. Все пошло шиворот-навыворот. Ночи стали днями, дни - ночами. Много лиха хлебнули люди. Не спали в своих постелях. Словно много навоюешь железными вилами в потемках!

После Нового года в Кукоару прибыл странный взвод. Майор, несколько младших офицеров, все остальные - капралы и сержанты.

Шеф поста был на седьмом небе от радости. Армия остается армией. Следом за взводом прибыло снаряжение. Два трофейных русских пулемета. Три подводы, нагруженные советскими винтовками и множеством патронов.

- Эй, Шкварка! - рявкнул майор на шефа поста.

- Слушаюсь, господин майор!

- Расквартируй мне этих ребят в хороших домах. А то получишь чертей... Ну, живо!

- Слушаюсь, господин майор!

Майор был из фронтовиков. Трижды ранен, судя по желтым нашивкам на рукаве. И по явной хромоте. Настоящий герой. Уж он-то понюхал пороху. Плутоньер знал: иначе чем Шкваркой и Губошлепом его величать не будут. Ни в какой армии, наверно, не благоволят к жандармерии. Для всех жандарм остается жандармом.

- Слушай-ка, шеф, ты грамотный?

- Так точно, господин майор. Окончил школу младших офицеров.

- К черту школу. Я сюда прибыл муштровать мужиков. Ты должен помогать мне. С должным рвением.

После этих слов майор даже не ответил на приветствие шефа. На дороге ждал выстроенный взвод. Офицеры стояли во главе строя и ждали команды.

- Взвод, смирно! - распорядился майор. - С песней шагом марш!

Они направились к церкви. Там как раз освящали воду.

Плутоньер Викол рысцой побежал вслед за взводом, тряся огромным животом. Не зря майор обозвал его Шкваркой. Если бы Викола вздумали растопить, много натекло бы жира.

Мы с Митрей шли за колонной, подпевая. То была немецкая песня:

Мы - Европы слава,

Мы - Европы щит!

Возле Сталинграда

Фронт врага трещит.

Во всех газетах писали о сражениях в донских степях. Согласно сообщениям большевики кидали в пекло войны даже школьников. Молодых и старых связывали цепями, за ними в траншеях стояли пулеметы, заставлявшие сражаться не на жизнь, а на смерть...

И вот узнаем: оказывается, щит Европы уже на берегах Волги!..

Обстоятельные разговоры о Сталинграде начались несколько поздней. Когда чиновники Кукоары приладили к рукавам черные ленточки. Когда были запрещены хороводы и свадьбы, когда батюшка Устурой служил панихиду в церкви и молил господа отверзнуть райские врата для "героев Сталинграда".

5

Бахский луг, еще недавно искрившийся чистым снегом, изрезали черные траншеи. С утра до вечера не смолкали военные команды, брань, и даже все воскресенье трещали пулеметы, автоматы, бухали пушки.