Мосты

Похищенные коровы уже подкрепились чем бог послал, бродили по селу. Видимо опасаясь, как бы животные не заблудились, немцы стали выгонять стадо из Кукоары. Им помогали женщины, дети. Только бы скорей избавиться от коров! Эта голодная скотина способна сожрать не только соломенные кровли, но и волосы с головы. А пока еще доживем до зеленой травки, до первого хлеба... Эхе-хей!

- Сыграй-ка ты им марш, Домника! Сыграй на скрипке Иосуба, подзадоривал дед Тоадер бабушку.

- Ах ты, старый хрыч! - огрызнулась старушка.

Она неторопливо перешла дорогу, сутулая, несущая на плечах бремя старости, и вошла в наш двор.

МОСТ ВОСЬМОЙ

Весна благоволила к беднякам. И к бедной скотине, той, что еще уцелела.

Распогоживалось. Подсыхали тропинки.

Мужики ждали, когда наконец пройдет фронт.

Пора выходить сеять. Земля местами прогрелась на солнышке, задышала паром и прелью.

Весной и нам немного счастья привалило: раскисли проселочные дороги. Минуя села, утекал поток армий фюрера, скатываясь с холма возле Кукоары.

Немцы наведывались в село поживиться в овинах и коровниках. Налегке, без машин. Но скотину им в ту пору не так-то легко было найти: люди попрятали ее в самой глухомани кодр. А немцы, наученные горьким опытом, уважали леса: не было опушки или малейшей рощицы, откуда нельзя ждать гостинцев. Кодры им живо прострочивали портки... чтобы ум поднялся в голову, как говорил дедушка...

Да и армия была не та, что в сорок первом. Тогда сапоги сверкали, как зеркало. Тряпичные обезьянки и попугаи раскачивались в лимузинах. Белокурые немки сидели на коленях офицеров.

Но и теперь немцы любили комфорт: солдаты выламывали окна, двери у сельчан, свозили в Кулин лог, за околицу. Досками из крестьянских полов, балками из-под стрех обшивали и мостили блиндажи. Окна вставляли в землянки. Ради того же комфорта свезли даже школьные парты. Рассовали по траншеям, чтобы не сидеть на простудно-стылой земле.

Едва дорога подсохла, они приехали и сорвали крышу с церкви. Стояли мужики и бабы, смотрели, еле сдерживая гнев. А те нагружали стропила, зубоскалили. Рыжий немец наигрывал на гармонике, остальные - целая ватага - топтались с бревном, покуда укладывали в фургон ладно, пригнанно, с немецкой аккуратностью. Бревна нагружали на подводы, запряженные диковинными лошадьми, крупными, сильными что твои слоны! А ноги будто бадьи!

И это тоже была погоня за комфортом... как бы понадежнее зарыться в землю.

За несколько дней уйма пришлого люда промелькнула в нашем селе, обойденном дорогами и господом богом. Кто только не перебывал: австрияки, итальянцы, венгры. Не останавливались даже отведать, какая в колодцах вода. Отступали. Повстречав румынского солдата, ласково окликали:

- Камарад... Камарад!..

Но камарадам было не до них. Они были большие специалисты по части добывания лошадей, а если это не удавалось, улепетывали на своих двоих, оставляя австрияков и итальянцев с протянутыми руками и разинутыми ртами. Да еще успевали обложить отборной бранью.

Мы были рады донельзя, что уберегли лошадей. Забаррикадировали их в дедушкиной хате. Двери заложили тычками с виноградника, поверх навалили весь накопившийся за зиму навоз. И все же держали ухо востро - днем и ночью. Боялись, как бы кони со скуки не заржали: они у нас были молодые и глупые.

Каждую ночь мы им подбрасывали корм, поили. Через дыру в чердаке. И без конца поучали: будьте смирными, не балуйте. Потом по лестнице спускались внутрь, убирали и шепотом всю ночь разговаривали с ними, чтобы было им не так скучно. По-человечески упрашивали - не выдавайте нас!

Дед помогал нам во всем. Но и день-деньской ругался. Помер друг его Андрей. И дедушка ворчал:

- Ну вот... коровья образина! Не мог подождать... покуда фронт пройдет.

- Вы тоже... право! Как же подождать, если час пробил?

- Ты, Катинка, в мой борщ не дуй, - кричал старик на маму. - Не вздумай меня учить! Я знаю, что говорю. Кто его неволил пить холодное вино? И помер как раз, когда немец уматывает...

- Смерть всегда найдет причину... чтобы не оказаться виноватой.

- Ты что, меня будешь определять в школу? Кто здесь кукарекает курица или петух?

- Ладно, помолчи. Зачем тебе свара? - старался отец унять страсти. Он красиво выводил на длинных белых листках: "Сыпной тиф". Потом наклеивал их у входа в село, на воротах деда Андрея. Пуще всего боялись немцы партизан и сыпняка. Эти "лозунги" немного оберегали нас от немецкой саранчи. Но ненадолго.

Странная была армия. Входила в село, расквартировывалась. А когда солнце опускалось за деревья, двое верховых солдат, похожих на свадебных дружек, скакали по селу и гикали:

- Авек!.. Авек!.. Авек!..*

_______________

* Прочь! (нем.)

Тогда солдаты вскакивали, начинали суетиться, бренчать флягами, котелками - будто овечья отара, позванивая тронками, направлялась в долину.

В доме Вырлана обосновался штаб. Иосуб целый день слонялся по двору: вечером его выгоняли из дому. Спал где случится. И чертыхался неимоверно:

- Прижечь бы попу язык каленым железом. Это он мне привел этих постояльцев!

- Ты, беш-майор, поговорил бы с ними по-еврейски.