Мотя

– То есть, ты хочешь сказать, что дежурная, и все постояльцы гостиницы – призраки? Так?

Кока кивнул.

– Тю, – сказала Нюра, – да в нашей стране таких кайданов – на каждом углу. Нет, я офигеваю, мама – сначала они встречают расстрелянного командарма, беседуют с ним, едут чёрти куда по результатам этих бесед, и теперь пугаются какой-то закрытой гостиницы. Пойдемте уже, ghost busters.

Мотя улыбнулась, взяла Коку под руку, и они пошли туда, где виднелся дым труб.

На проходной комбината Нюра улыбнулась охраннице и протянула раскрытые ладони, на которых горело сердце Завенягна – та соляным столбом застыла в своем пластмассовом аквариуме, и друзья спокойно миновали турникет.

– Куда теперь? – спросила Мотя – комбинат был целым городом со своими улицами, железной дорогой, светофорами и крытыми надземными переходами-галереями, сетью покрывавшими воздушное пространство над цехами.

Кока пожал плечами.

Нюра вздохнула, снова вытащила из шубки светящееся сердце, и повертелась, определяя, где свет и биение становились сильнее: – Туда!

Друзья поднялись вслед за Нюрой по ступенькам перехода, и долго шли – Нюра, как Данко, шагала впереди, держа на вытянутой руке горящее сердце.

Они подошли к железным воротам с надписью Kunst macht frei, толкнули заскрипевшую ржавую створку и протиснулись внутрь. Их встретила серая метель, поземкой подметавшая копровый цех и забивавшая растертым в песок шлаком глаза, нос и уши. Из метели вышел чумазый босой ребенок лет шести в черной промасленной спецовке и удивительно чистым тонким красным шарфом-крамой на шее. Он остановился перед пионерами, скрестив руки на груди и расставив ноги: – Вы к кому? Цель прибытия?

– Мы еще не знаем, к кому, – ответила Мотя, – нам нужно найти стальное сердце.

– К Павлику, значит, – криво ухмыльнулся шестилетка, – ну, пойдемте…

Мотя, Кока и Нюра, зажмурившись, шагнули за ним в метель. Когда они открыли глаза, то увидели, что стоят в огромном цеху, на берегу реки из расплавленного металла. На противоположном берегу в мареве раскаленного воздуха стоял, широко расставив ноги, плотно сбитый скуластый человек с раскосыми глазами азиата. Наголо выбритый череп его, и лицо до самого подбородка рассекал страшный шрам, из-за которого казалось, будто голову азиата разрезали вдоль до самой шеи, вставили в разрез еще ломтик чьей-то головы, и наскоро сшили прогудроненной суровой ниткой. Бычью шею азиата украшал пионерский галстук, а в руке он сжимал человеческий череп, расколотый и скрепленный в нескольких местах медной проволокой. По правую руку от него, чуть позади, стояла женщина с изможденным лицом, соски ее небольших отвисших грудей протерли дыры в поношенном сером платье. Слева же от азиата сидели на корточках три сухоньких старичка, седые и сморщенные, потряхивающие головами, будто не соглашаясь с тем, что им нашептывал Паркинсон. Все остальное пространство цеха, сколько можно было разглядеть, было заполнено детьми в одинаковых черных спецовках, возрастом от четырех до четырнадцати, не старше – горящие глаза внимательно разглядывали незваных гостей.

– Give me an ounce of civet, good apothecary, to sweeten my imagination: there's money for thee, -прошептала Нюра.

– А кто это? – спросила Мотя, тоже почему-то шепотом.

– Это Ятыргин-Павликморозов, – сказал за их спинами провожатый, – справа его мать, Татьяна Семеновна, канал и инструмент, который привел Павлика в наш мир из Высшего. А слева – Первосвидетели Павла: Петр Ермаков, Авраам Книга и Иван Баркин. Ждите.

Маленький Харон помахал кому-то, загремели цепи, и горящую реку пересек мост из стальных прутьев, шестилетка перебежал по нему к азиату, вскинув руку в пионерском приветствии.

– Это павликиане, или павлики, секта такая мистическая, я читал, – Кока снял очки, подышал на них, и протер специальной тряпочкой, – последователи Павлика Морозова, считающие его земным отражением небесного воплощения Христа и призывающие множить сущности путем зеркал и деторождения; Татьяна Семеновна, его мать, и была той амальгамой, что привела Павла в мир. Они говорят, что Мао – всего лишь творец нынешнего видимого мира, а Павлик – истинный, совершенный бог. Родители, сотворив ребенка, всегда пытаются удержать будущего человека в абсолютном рабстве семейной любви. И только Павлик освободил его.

Тем временем азиат, выслушав рапорт ребенка-проводника, поманил пионеров к себе. Мотя, Нюра и Кока перебрались по мосту, который тут же подняли, отрезав путь назад.

– Кто вы? И как тебя зовут, девочка? – почему-то сразу выделив Мотю, спросил азиат.

– Я – Мотя Белецкая, а это мои друзья, Анна Одинцова и Николай Смирнов, мы ищем стальное сердце для Адама Кадмона. А кто вы? – ответила Мотя.

– Мотя…, – азиат словно покатал имя во рту, – хорошее имя… у меня была двоюродная сестра, Мотя Потупчик, мы очень дружили.… Побудь здесь и бодрствуй со мной, говорил я ей… Она умерла, давно. А сейчас родилась под именем Кристина, слышали? Она запуталась… плохо себя ведет…

– Девочки, это самое, всегда подводят, – сказал вдруг один из Первосвидетелей.