Мотив

— Здравствуйте, — глуховатым голосом заговорил Башмаков, едва заметно усмехнувшись при взгляде на Петухова. — Что тут у вас происходит?

Сержант, расправив плечи и подобрав живот, радостно ел полковника глазами. Лейтенант почтительно изложил, в чем дело, подчеркнув, что он действует с ведома вышестоящего начальства.

— Ваш сын тут ни при чем, — добавил лейтенант, слегка поморщившись.

— Вот как! — буркнул Башмаков. — Занятно получается. Взяли его вместе со всеми, но он все же ни при чем. Объяснитесь.

Лейтенант оглянулся на Петухова.

— Да товарищ же полковник, — радостно гаркнул Петухов. — Не узнаете, что ли? Я же служил под вашим началом. Забыли? Сержант Петухов.

Башмаков помассировал свое крупное лицо, подошел к барьеру, но остался по эту сторону.

— Да нет, Петухов, не забыл я тебя, — проговорил он. — Рад видеть тебя здоровым и деятельным. Помню, не забыл. А вот ты, я вижу, забыл кое-что.

— Как можно, товарищ полковник! — разволновался Петухов. — Все помню! Ничего не забыл.

Башмаков повел взглядом и остановился на мне. Взгляд его был тяжел, но добр и внимателен.

— Николай, у тебя где отец похоронен? — неожиданно спросил он.

— На станции Лоухи, — отозвался я. — В братской могиле.

— А у тебя, Юра?

— Мой отец живой, Михаил Афанасьевич, — возразил Юрка. — Он учитель в начальной школе.

— А у тебя, Галя?

— Мой в Венгрии, — ответила Галка. — В братской могиле.

— В братской, — повторил Башмаков и помолчал, словно вслушиваясь в это слово. — Слышишь, Петухов? А говоришь, ничего не забыл. Значит, сына того, кто может заступиться, можно и пожалеть? А сына и дочь павших солдат, сына скромного учителя начальной школы можно и потеснить-обидеть?

Петухов конфузливо засопел и часто-часто заморгал белесыми ресницами. Лейтенант, сделав вид, что ему срочно понадобилась какая-то бумага, отвернулся. Тети в фуфайках благоговейно взирали на полковника, и даже старик сторож одобрительно кивал головой.

— Стыдно, Петухов. Стыдно, лейтенант, — гнул свое полковник. — Этих ребят и девушек как зеницу ока беречь надо. Они самое драгоценное, что нам удалось спасти от войны. Они — будущее нашего племени. Нашего, Петухов, нашего… Идите, ребята, домой. А мы с вашим учителем тут разберемся… И не вешайте нос, не с таким еще в жизни придется встречаться. Главное — не отступайтесь от самих себя. Не роняйте свое достоинство. Ступайте…

— Товарищ полковник! — всполошился лейтенант. — Нельзя так. С меня же спросят…

— Соедините-ка меня с тем, кто с вас спросит! — жестко и непререкаемо потребовал полковник. — Я сейчас выясню, что это за спрос.

— Слушаюсь! — отозвался оробевший лейтенант и снял телефонную трубку.

Петухов, радостный и смущенный, заискивающе глядел на Башмакова. Едва заметная улыбка тронула губы полковника. Поймав ее, Петухов облегченно и шумно вздохнул.

11. ОТКРЫТКА

Не успел я переступить порог школы, как меня остановила Клавдия Степановна и, трогая кончики пальцев одной рукой кончиками пальцев другой, хмурясь и отводя глаза в сторону, велела мне зайти к Стариковой. Я не стал спрашивать — зачем. Само собой разъяснится.

Спешить я тоже не стал. Я настраивал себя держаться в кабинете Стариковой с достоинством, не переступать с ноги на ногу, не искать снисхождения.

А вообще-то, начихать бы на всю эту канитель и перевестись в вечернюю школу. А днем вкалывать на лесозаводе. Укладывать на бирже готовой продукции сырые доски и балки в штабеля для просушки. И заработок, говорят, приличный.

Постучав и дождавшись разрешающего «да-да», я вошел в директорский кабинет. Старикова, отражаясь в застекленном портрете Макаренко, сидела за столом с двумя телефонами и просматривала районную газету «Приморская трибуна». Мельком она полоснула меня ничего не выражающим взглядом. Такая маленькая и такая грозная.

Дочитав что-то и отложив газету, Старикова холодно уставилась на меня. Кажется, она видит меня насквозь, читает в моей душе, как в школьном учебнике. Я переступил с ноги на ногу, чувствуя себя виноватым в чем-то, взгляд мой покаянно пополз к потолку.

— Ну-с, Пазухин, что скажешь по поводу публикации в газете? — спросила Старикова.

— В какой газете? — я думал, она имела в виду «Они мешают нам жить».

— Вот в этой самой, — директор пошелестела «Поморской трибуной». — Тут все твои художества описаны. Как тебя пьяного дружинники брали. И про притон ваш, и еще про кое-что…

— А дружинники меня не брали! Вранье это! — выпалил я. — И притона никакого нет. Тоже вранье!

— Вот как! — спокойно удивилась она. — Это по-вашему… Но сейчас вопрос не в том, — она вышла из-за стола и показалась мне заключенной в невидимый, но прочный футлярчик. — Сейчас вопрос не в том… в том… — она явно наталкивала меня на вопрос: а в чем?

— А в чем? — послушно спросил я.

— В том, сможешь ли ты нормально закончить десятилетку, — ответила она, как будто довольная моей покладистостью.

— А почему не смогу? — растерялся я. — В этом же разобраться надо.