Мотив

Данилова, перестав озираться, приняла на себя величественную осанку, как бы сообщавшую, что сейчас будет сообщено такое, что повергнет всех в прах.

— А вам известно, для чего он потребовал Юма? — зловеще спросила она.

— Да откуда же? — усмехнулся Полуянов. — Я же не стараюсь залезать в каждую душу.

— Вот эт-то-то и плохо, что не стремитесь. А надо бы! Надо бы, раз считаете себя учи-те-лем, — тоном оскорбленного праведника упрекнула военрука Данилова.

Юрка сконфуженно втянул голову в плечи. Всеобщее внимание, которое он на себя вызвал, тяготило его. Он любил одиночество, тишину читального зала — и вдруг такой шум.

— Послушайте! — вскипел Чесноков, сердито обратившись к Даниловой. — Что тут происходит? Кто готовил собрание? Где список выступающих? От кого все это исходит?..

— Да разве не от вас? — испуганно пролепетала Данилова, еще крепче ухватившись за свой ридикюльчик. — Какая-то девочка принесла секретарше тетрадь с поэмой, сказала, что от товарища Морякова. Мы и передали тетрадь в школу…

— Простите-простите! — взвилась Старикова. — А школа отреагировала незамедлительно. Ведь так, Клавдия Степановна?

— А потом пришло письмо… без подписи, правда. Что есть притон, что поэма там вроде как гимн… — продолжала лепетать Данилова. — И опять ссылались на товарища Морякова. Вот мы и решили отреагировать попринципиальнее…

И вдруг они — Чесноков и Данилова — одновременно изменились в лицах, будто разом догадавшись об одном и том же. Краска досады бросилась в лицо Чеснокова, на покатом, с глубокими залысинами лбу выступил обильный пот. Он засуетился, пытаясь овладеть собой, зачем-то прощупал все карманы на пиджаке.

— Да собрание же совсем не подготовлено! — наконец сообразил он. — Я так и доложу руководству.

И, не глядя по сторонам, направился к выходу. Данилова, помедлив, тяжело оторвалась от стула и пошла следом. Вид у нее был предельно испуганный. За нею тащилась, опустив голову, Старикова. Не глядя друг на друга, словно стыдясь чего-то, учителя потянулись за нею. Из выпуклых глаз «блаженной Маши» катились крупные слезы. «Да что же это такое? Да что же это такое?» — вопрошали эти глаза.

Светка казалась страшно разочарованной, словно в воду опущенной — вот-вот разревется. И, поверьте, мне стало жалко ее — я сам не ожидал от себя такого. Как бы разозлилась Светка, узнай она об этом, ух как бы она рассвирепела! Но она не узнает никогда, ибо вряд ли у меня возникнет желание хоть однажды пооткровенничать с нею. Так же, как и у нее со мной.

В отличие от Светки, Сашка Моряков не выглядел смирившимся, опустившим руки. Жесткая усмешка, оттянувшая в сторону правый уголок его полных губ, как бы предупреждала, что не все еще кончено, наоборот, — все только начинается, уж он, Сашка, позаботится об этом. Сашка даже приостановился, словно намереваясь высказать нам все это, но передумал и вышел вместе со всеми. Спортзал опустел. Мы остались одни.

— Слушайте, а что же стряслось-то? — глупо и радостно ухмыляясь, спросил Герка. — Почему все так кончилось-то? Я думал, нас выкинут из школы, как миленьких…

— Ничего себе миленькие, — облегченно рассмеялся Васька, возбужденно подергивая плечами, будто пиджак вдруг стал тесным ему. — Ничего себе миленькие. «Блаженную Машу» чуть кондрашка не хватила.

— А все-таки, все-таки? — спрашивал Герка, обращаясь главным образом к Юрке, но Юрка как будто и сам толком ничего не понимал.

— Какой ты тупой, Герка, — засмеялась Галка. — Ну да так уж и быть: проясню я тебе, коли своего ума не хватает. Кто-то подсунул тетрадь с поэмой в роно. Кто? Да от товарища Морякова, говорят. От Морякова?.. Ну и завиляли хвостиками… Уяснил?

— Ах вот оно что! — изумился Герка, наклонив голову к левому плечу. — Ну и ну… А кто ее подкинул-то? Тетрадь-то?..

— Ну, этого я пока не знаю, — ответила Галка. — Только догадываюсь.

Я хотел сказать кто, да что-то остановило меня, что-то подсказало, что делать этого не следует. Светка уж и так наказана. Она еще сильнее накажет себя, если не признается, что подкинула тетрадь: кто-то же и еще, кроме меня, догадается об этом, а там догадаются и другие, и ежели у тебя еще не совсем потеряна совесть, то жить тебе станет тяжеловато.

— А я сперва испугалась, — радостно заговорила Галка, обдавая нас голубым блеском своих глаз, — а потом думаю: да наплевать. Один раз живем. И вас, мальчики, жалко сделалось. Такие вы хорошенькие стоите и такие беспомощные. «Как же, думаю, девочки-то их любить будут, таких жалконьких? Эх, пропадать, так с музыкой!»

— Ничего себе музыка, — засмеялся Васька. — Теперь Рыжий повесится.

— Я его допеку, — пообещала Галка. — Попомнит он у меня свои «боевые порядки». Ни одна девчонка не посмеет при мне «постилять» с ним.

— А Юм-то! — продолжал недоумевать Герка. — Юма-то как сюда пристегнули?

— О-о, Юм, — задумчиво отозвался Юрка. — Знаешь, как интересно следить за развитием мысли Ленина? Ничего не знаю интереснее…