Но, похоже, ничто не могло вернуть ее к нормальной жизни, ведь она все еще лежала в постели с закрытыми шторами. Это продолжалось уже вторые сутки, и он начал всерьез опасаться, что она может впасть в глубокую депрессию, если в ближайшее время ничего не произойдет.
Закрытая дверь в комнату Теодора, как обычно, не могла помешать убийственной музыке орать на весь дом, и когда он постучался, а затем открыл дверь его комнаты, то перед его глазами предстал настоящий хаос из грязного нижнего белья, коробок из-под пиццы с засохшими остатками, простыней с пятнами, банок из-под лимонада, пакетиков из-под чипсов и конфет, CD- и DVD-дисков, баночек с сосательным табаком и игровых пультов.
Посреди всего этого беспорядка сидел перед монитором одетый в одни трусы и майку Теодор и злостно нарушал правила дорожного движения в попытках скрыться от полицейских машин с воющими сиренами. Он был поражен тем, каким большим стал его сын. Но только он прибавил не в высоту, а в ширину. Он, который всегда был таким тощим и худым, что им приходилось подмешивать сливки в его еду. Теперь он был на грани избыточного веса и так бледен, что прыщи светились на лице, как стоп-сигналы на автомобиле.
Но он ничего не сказал об этом, а просто спокойно вошел и распахнул настежь окно. После этого Фабиан убавил громкость стереосистемы и спросил, не может ли Тео пойти принять душ, а потом спуститься вниз, чтобы помочь с ужином. Но Теодор был слишком поглощен побегом от полицейских машин, чтобы ответить.
Фабиану безумно хотелось выключить музыку и компьютер и как следует поговорить о том, что так больше продолжаться не может. Что пришло время Теодору взять жизнь в свои руки, как бы трудно это ни было. Но ему нужно было, чтобы Соня была рядом, и до тех пор, пока они не договорились обо всем, а она лежала, закрывшись в спальне, он был связан по рукам и ногам.
Он налил себе бокал вина и решил, что компанию ему составит музыка. Выбор пал на первый альбом «The Orb», двойной альбом начала девяностых с таким длинным названием, что ему так и не удалось выучить его наизусть.
Голос девочки в композиции «Little Fluffy Clouds» заставил его вспомнить о Матильде. Ее не было дома, и нельзя было сказать, что это хорошо, учитывая, что прошло всего несколько дней с тех пор, как она покинула больницу. Более того, ни Теодор, ни Соня, казалось, не имели и малейшего представления о том, где она находится, и это не добавляло ему спокойствия.
Но в разгар приготовления ужина, как раз, когда он нашел мускатный орех среди всех старых пакетиков со специями и начал добавлять его в соус бешамель, ему показалось, что он услышал ее голос. Чтобы убедиться, что это не просто голоса в очередной композиции британской группы, он уменьшил громкость, и убедился, что из подвала точно был слышен голос Матильды.
Он снял соус с плиты и поспешил вниз по лестнице, внезапно наткнувшись на натянутую красную простыню, которая преградила ему путь.
В каком-то смысле он был удивлен, хотя, наверное должен был догадаться, что именно там она и находилась. Облегчения, однако, он не почувствовал.
По другую сторону ткани несколько трепещущих свечей отбрасывали искаженные тени Матильды и ее подруги Эсмаральды. Он сделал еще один шаг вперед и через небольшую щель в ткани увидел, как Матильда сидит напротив Эсмаральды, повернувшись к нему спиной.
Она заслоняла большую часть того, что он мог увидеть, но он был на сто процентов уверен, что они сидели по обе стороны от спиритической доски, держа пальцы на указке, которая двигалась по линии букв, образуя слова.
— Думаю, она готова, — послышались слова Эсмаральды.
— Хорошо, начинаем, — сказала Матильда, откашлявшись. — Грета, — продолжала она теперь торжественным и на несколько лет более взрослым голосом, чем обычно. — Ровно месяц и день назад ты сказала, что один из членов моей семьи умрет. Я была очень близка к этому, но выжила. Теперь мне нужно знать, обо мне ли ты говорила, и просто что-то пошло не так, или ты говорила о моем брате или о ком-нибудь из моих родителей.
Тишина после ее вопроса была так насыщена ожиданием девушек, что ее можно было почти осязать. Или дело было в нем? Неужели он всерьез верил, что указатель начнет двигаться и выдаст ответ? Не потому ли он не сорвал тряпку и не попросил их прекратить всю эту чушь? Ведь он никогда не верил в привидения, духов или всякое такое.
— Почему она не отвечает? — услышал он голос Матильды, он снова звучал как обычно.
— Может, не хочет?
— Что значит «не хочет»? Она же не может сказать «А», а потом просто забить на «Б».
— Вполне себе может. В этом-то все и дело. Они могут делать все, что хотят. Вот почему нельзя беспокоить их без веской на то причины.
— Эсма, что ты делаешь? Ты же не можешь отнять руку.
— Ты точно уверена, что хочешь этого?
— Конечно хочу. Мы же договаривались, что сделаем это. Ты не можешь просто струсить сейчас.
Эсмаральда наклонила голову, и он смог мельком увидеть ее позади Матильды.
— Ладно, еще одна попытка. Но только одна. После этого мне надо домой. Грета, ты с нами, в комнате?