Мотив вина в литературе

Едва ли не ежедневно эта карточная игра давала Чайковскому поводы для записей о связанных с нею нервных издержках, начиная с простой констатации невезения — «Винт после ужина втроем с Левой и Флегонтом. Ужасно не везло»,[101] и вплоть до развернутых сюжетов, связанных с игрой: «Я какая-то амбулирующая злоба. Из-за того, что Саша с наслаждением обремизила меня в пяти червах без трех я до бешенства разозлился тем более, что из великодушия, в виду ее сегоднящнего несчастия в игре, уступил было ей (мы играли втроем) только-что перед тем игру в трефах. Каково? Это чувство пользующегося известностью художника? Эх! Петр Ильич, стыдно, батюшка! Впрочем я с утра не по себе…».[102] Однако при этом Чайковский явно отдает себе отчет в какой-то странной необходимости для себя этой ежедневной карточной игры, а вместе с ней, возможно, и неизбежности тех нервных издержек, которые ее сопровождают: «Винт втроем с Флег[онтом]. Колоссальное мое несчастие»,[103] «Винт вдвоем с Флегонтом. Везло, — но какая скука»,[104] «Этот винт втроем до того меня раздражает, что я начинаю бояться как бы это на здоровье не повлияло. Опять злился до остервенения и ненависти. А отказаться от игры нет силы»,[105] и, наконец, — «Признаюсь, винт для меня почти необходимость, — даже совестно».[106] Но о собственном пьянстве и здесь ни слова. И может показаться знаменательным упоминание чужого пьянства в предпоследней записи этого дневника: «После ужина винт. В 11 ч. уехали на станцию пьяный Алеша и несносный негодяй Митька».[107]

В следующем Дневнике № 4 за 1886 год — снова в качестве сквозной темы проходит регулярная констатация игры в винт. Однако теперь за редким исключением[108] ее обстоятельства не вызывают у Чайковского негативной реакции. И впервые в этом дневнике появляются упоминания о пьянстве: сначала о выпитом коньяке,[109] затем впервые записан сам термин: «Пьянство»[110] и наконец первое вкратце описание пьянства: «Ужин в Лондоне. Официальные тосты. Пьян как …….<так в публикации. — С.Ф.> Тысяча нежностей со всеми. Не мог дойти до дому. Пьян».[111] Далее же упоминания пьянства делаются регулярными и постепенно начинают сопровождаться оценками негативного характера, например, «Пьянство страшное»,[112] или: «Что за пьяница здесь сделался»,[113] или «Всевозможные заходы в кабаки. До безобразия… Встал с ощущением невероятной тоски и отвращения к себе»[114] и т. д.

Во всех следующих дневниках констатация «пьянства», его оценка и самооценка себя в состоянии опьянения делаются своего рода второй после карточной игры в вист сквозной темой и в какой-то момент даже почти полностью вытесняют ее, становясь основной в плане отрицательной саморефлексии, например: «Страшный двойной кутеж в двух кабаках. Я так много пил, что ничего не помню… Вставши, чувствовал себя очень мрачно, да и погода была мрачная, дождливая. Голова была тяжела и вместе с тем пуста от пьянства».[115] В отдельных случаях, делая в пьяном состоянии ежевечерние записи, Чайковский утром не в состоянии разобрать их, и вынужден комментировать их примечаниями — «Что значит эта фраза? Должно быть пьян был когда писал».[116]

И как высшее проявление осознания негативности своего пьянства следует в этой динамике рассматривать появление записей о случаях воздержания от него и позитивной оценки этого: «Ужин (без водки)»,[117] или «Хочу воздержаться от пьянства. Спал великолепно, благодаря этому обстоят[ельству]»,[118] или — «Не пил водки за обедом. Это очень хорошо!..».[119] И наконец, признания того, что без пьянства ему в какой-то момент невозможно обойтись: «Очень расстроен. Не могу без сильной выпивки спать лечь».[120] Наиболее же интересной в этом плане предстает запись от 11 июля 1886 года: «Говорят, что злоупотреблять спиртными напитками вредно. Охотно соглашусь с этим. Но тем не менее я, т. е. больной, преисполненный неврозов человек, — положительно не могу обойтись без яда алкоголя, против коего восстает г. Миклуха-Маклай. Человек, обладающий такой странной фамилией, весьма щастлив, что не знает прелестей водки и других алкогольных напитков. Но как несправедливо судить по себе о других и запрещать другим то, чего сам не любишь. Ну вот я, например, каждый вечер бываю пьян и не могу без этого. Как же мне сделать, чтобы попасть в число колонистов Маклая, если бы я этого добивался???.. Да прав ли он? В первом периоде опьянения я чувствую полнейшее блаженство и понимаю в этом состоянии бесконечно больше того, что понимаю обходясь без Миклухо-Маклахинского яда!!!! Не замечал также, чтобы здоровье мое особенно от этого cтрадало. А впрочем: quod licet Jovi, non licet bovi <Что дозволено Юпитеру, то не дозволено быку. — С.Ф.>. Еще Бог знает кто более прав: я, или Маклай. Еще не такое ни с чем несравнимое бедствие: быть не принятым в число его колонистов!!!..»[121]