Моторы заглушили на Эльбе

— Не могу точно утверждать, но ребята говорят: с нашего берега била артиллерия, — ответил Тарарин.

Лицо Гончарова несколько оживилось, и он еле слышно прошептал: «Помнят о нас…» И, собравшись с силами, добавил: «Сигнал дали — держитесь!..» Это были последние слова лейтенанта.

Бойцы сняли пилотки в безмолвной клятве: держаться!

На поле боя опускались сумерки. Гитлеровцы больше в атаку не ходили, но огонь из пулемета и автоматов вели методично.

Гольденберг вызвал к себе сержантов Иртюгу, Шумигая, Базарова, Титаренко, Тарарина и рядового Романцова.

— Наше совещание можно считать и собранием партийной группы, — сказал он. — Я просил сержанта Иртюгу кроме командиров отделений пригласить и коммунистов. Не присутствуют здесь коммунисты Баранчиков и Головенский, но я передам им наш разговор и наше решение.

Гольденберг сообщил о смерти Гончарова и его последних словах.

— Командование группой принимаю на себя, — объявил он. — Моим помощником будет сержант Шумигай; старшими: в первом взводе — гвардии сержант Титаренко, во втором — гвардии сержант Базаров. Если наши не форсируют реку этой ночью, будем драться и завтра. Другие мнения есть?

— Драться до последнего патрона! — был единодушный ответ.

— Слышали бой справа, за высотами? — спросил офицер. — Это наши расширяют плацдарм. Помощь может прийти и оттуда. И все же для связи с полком надо послать на тот берег одного-двух человек. Кого пошлем? — обратился он к сержанту Титаренко. Тот, подумав, назвал сержанта Тихонова и рядового Головенского.

— Почему именно их? — спросил Гольденберг.

— Плавают хорошо. Случится что с лодкой — не утонут, выберутся. Да и за рекой весь день они наблюдали. А другие лучше изучили передний край, — ответил Титаренко.

— Что ж, решено, — подытожил Гольденберг. — Но на их место назначьте пост из двух человек.

— Не сократить ли нам фронт обороны, товарищ гвардии лейтенант? — подал мысль Титаренко. — Кроме Гончарова есть еще убитые. Да и Тихонов с Головенским уйдут.

— Не стоит, — возразил лейтенант. — Пусть гитлеровцы думают, что у нас прежние силы. Пулемет я возьму с собой и основной удар с фронта приму на второй взвод.

— Надо бы схоронить гвардии лейтенанта Гончарова, — сказал Иртюга.

— Пока не будем. Пусть остается с нами. Подойдут наши — похороним с почестями, как полагается, — ответил офицер.

Помолчали. Свернутая сержантом Тарариным самокрутка ходила по рукам. Каждый затягивался раз-другой, пряча в ладонях огонек, и передавал товарищу. О еде старались не думать. Так было легче.

— Обойдите все окопы, — снова заговорил командир. — Передайте бойцам наше решение: удерживать плацдарм до конца. Да пусть берегут патроны… За ночь необходимо усовершенствовать окопы, запастись водой. Организуйте поочередно отдых бойцов. Пароль — «Мушка», отзыв — «Москва». У меня все, — заключил Гольденберг.

— Предлагаю указания коммуниста гвардии лейтенанта Гольденберга считать нашим партийным решением, — сказал парторг. — Нет возражений?

— Какие еще могут быть возражения… Гольденберг не стал сразу после совещания посылать связных на восточный берег: как и остальные, он с надеждой ждал переправы своих. И только к полуночи, оставив Шумигаю указания на случай ночной атаки врага, ушел на берег реки.

Сержант Георгий Тихонов и рядовой Василий Головенский не спали.

— Что там, на нашем берегу? — спросил Гольденберг, спрыгнув к ним в окоп.

— А ничегошеньки, товарищ гвардии лейтенант, — ответил Тихонов. — Фашисты повесили было осветительные ракеты, но, не обнаружив ничего подозрительного, успокоились.

— Решили — ни шагу назад? — помолчав, спросил Тихонов.

— А ты как думаешь? — вопросом на вопрос ответил Гольденберг.

— Я тоже так решил, — сказал сержант.

— Кому насмерть стоять, а кому и плыть надо, — промолвил лейтенант.

Головенский недоумевающе глянул на офицера:

— Куда плыть?

— Надо установить связь с нашим берегом.

— А-а. Вон оно что, — протянул Тихонов тоном человека, которого лично это не касается.

Бойцы выжидающе молчали, еще не понимая, куда клонит командир.

— Прошу вас двоих, товарищи, перебраться на тот берег и доложить командиру полка о нашем положении, — сказал Гольденберг.

— Почему именно меня? — воскликнул Головенский. — Я вполне здоров, хочу сражаться здесь, вместе со всеми!

— Вы нас с Головенским обижаете, товарищ гвардии лейтенант, — вторил своему другу сержант Тихонов. — Разве мы плохо дрались сегодня?

— Именно потому, что здоровы и полны сил, и посылаю вас, — уже тоном, исключающим какие-либо возражения, ответил лейтенант. — А за сегодняшний бой — спасибо. Просите у командира полка помощи, если не людьми, то поначалу хотя бы боеприпасами и сухарями.

Теребун отыскал поблизости подходящее место и ночью оборудовал новую огневую позицию. На рассвете немного вздремнул: день предстоял жаркий и трудный. Николай привык к порядку, и все у него было на своем месте. Одна ниша — для гранат. Их оставалось лишь три: накануне увлекся охотой за пулеметчиками, и лишь в последнюю минуту заметил вражеских автоматчиков, бежавших к нему откуда-то сбоку. Выручила граната.