Моцарт в джунглях

Некоторые, впрочем, оставались тут навсегда. Хорхе откладывал толстую кубинскую сигару и карты, только чтобы изредка поиграть на своем контрафаготе, том самом инструменте, который пукает в «Ученике чародея». Дик, время от времени игравший на тубе, перебирал кассеты в «Тауэр рекордс» и бормотал что-то себе под нос, а скрипач по имени Питер жил вместе с женой и ребенком в крошечной квартире с одной спальней, пока ребенок, по уши насытившись материалом и колоритом, не пошел учиться на писателя.

Здесь обитали и жалкие старые девы, въехавшие в Аллендейл за много лет до вертихвосток вроде меня. Джоан каждый вечер ковыляла по улице, выгуливая двух седых вонючих собак – секретарская работа поставила крест на ее карьере певицы. Квартира ее точь-в-точь напоминала мою, но располагалась на другом этаже. Там громоздились какие-то безделушки, кипы журналов, занавески в цветочек и пахнущие плесенью подушки.

Марни выгуливала своего сумасшедшего пса по пути в «Гристедс». На ней всегда красовалось полиэстеровое гавайское платье, а полоска седых корней на морковно-рыжих волосах была три дюйма в ширину. Однажды я покормила ее шелудивую кошку, бродившую среди куч непроданных пластинок (композиторы-женщины и квартет девушек-фаготисток), записанных на личной студии Марни. Я залезла в мешок с детскими книгами, пылящийся в углу, и прочитала афишку:

«Присоединяйтесь к нашей веселой игре в историю, музыку и искусство с Роксаной, Беном, Бахом, Бетховеном, Вермеером, Брейгелем и, конечно, этим негодником Бенджамином Франклином. Никаких ограничений по возрасту – нашему почетному гостю, Иоганну Себастьяну Баху, уже триста лет!»

Я видела у Марни скрипку, но никогда не слышала, чтобы она на ней играла. Источник ее доходов оставался в тайне. Возможно, эту тайну мог бы объяснить статус студии звукозаписи, освобожденной от налогов, субсидии на съем квартиры в Аллендейле и гранты.

Хуже всех была Бетти, приземистая, тронутая сединой контрабасистка. Однажды она тридцать минут просидела в лифте между этажами и выскочила оттуда, шипя, как разъяренный белый тигр. Ей было ближе к пятидесяти, ее средненькие заработки покрывали квартирную плату и позволяли иногда съездить в отпуск. Она играла на контрабасе в оркестре Нью-Йорк Сити Балет и подрабатывала, нанимая музыкантов на барочные концерты. Бетти лезла ко всем с дружбой и вела себя очень саркастично. Иногда от нее пахло «напитком недели» из винного магазина Хонга. Никто никогда ее не навещал, кроме стареющего тенора, живущего где-то на Семидесятой улице вместе с женой.

В собственную квартиру на противоположной от меня стороне дома въехала потрясающая флейтистка. Она казалась точной копией супермодели Шерил Тигс. Светлые волосы Сидни сияли, голубые глаза смотрели с идеально овального личика. Ростом она была почти шесть футов, ее невероятная уверенность в себе привлекала даже незнакомых людей. Выглядела она всегда идеально.

Сидни, только что закончившая консерваторию, проходила финальные прослушивания в крупнейшие оркестры. Даже инструмент у нее был особенный – флейта фирмы «Пауэлл», отделанная серебром и золотом. Ее учитель играл на ней на самых знаменитых своих записях. Она встречалась с фаготистом из богатой семьи, которая основала научный фонд. Он подарил ей брильянтовое кольцо. Если бы они поженились, ей никогда не пришлось бы думать о деньгах, но ей и так было неплохо. Она играла в лучшем камерном оркестре города, получила место в квинтете деревянных духовых и иногда выходила на замену в оркестре Американского театра балета. Благодаря репутации отличного музыканта и коллеги она довольно скоро нашла место во множестве других проектов.

В середине семидесятых сбылись пророчества: начали возникать нетрадиционные камерные музыкальные группы и оркестры. Двадцать шесть музыкантов «Орфея» играли без дирижера, а вскоре возник и оркестр Святого Луки. Еще один камерный оркестр организовали в центре «92nd Street Y», а оркестр Американских композиторов играл исключительно новые вещи. Сидни не успела попасть ни в один из этих оркестров, но в восьмидесятых должны были возникнуть новые.

Сидни была не только хороша собой и талантлива. Она выросла в респектабельном пригороде и вела себя как образованная культурная девушка. Она бегло говорила по-французски. Манеры ее были безупречны, а ее улыбка и жесты могли покорить даже самого угрюмого человека. Сидни воплощала американскую мечту времен Холодной войны: богиня европейского искусства, которая родилась и выросла в Америке. Она обладала всем, чем должен обладать классический музыкант, была утонченной, очаровательной и совершенной. Сидни служила музой всем окружающим мужчинам и музыкальному бизнесу в целом.