Моцарт в джунглях

В Аллендейле, где все жильцы знали друг друга, открывалось множество возможностей для свиданий и романтики. Один дирижер позвал меня на ужин, забыл бумажник, но не забыл облапать меня под столом. Один саксофонист, который рекламировал свой диск One Jew’s Views по бесплатному номеру 1-800-586-SAXY, ясно дал понять, что не прочь изменить своей невесте. Настройщик пианино из Манхэттенской школы музыки, зачесывающий волосы на лысину, тоже мною интересовался. Подсев к столу, где мы делали трости, он смотрел на меня и мою соседку Мисси, придвигая стул все ближе и ближе, пока мы не сообщили ему, что мы лесбиянки.

Один мой парень, неряшливый скрипач со Среднего Запада, играл вторую скрипку по всему городу: в симфоническом оркестре Квинза, в Лонг-Айлендском филармоническом, в барочном, детище Аллендейла. После развода он жил с черной собакой в полном соответствии с холостяцкой модой семидесятых. Одну из стен его спальни занимал огромный гардероб с зеркалом, оставшийся со времен брака. В гостиной стоял резной деревянный диван вишневого цвета. Спинка в мавританском стиле была обита алым панбархатом. Оранжевый телефон красовался рядом с радиоприемником марки Heathkit и телеграфным ключом.

Я просыпалась в этой квартире много раз.

В свои тридцать семь мой парень ни разу не курил траву. На самом деле он вообще ничего не курил, поэтому я решила сделать брауни с травой. Я где-то слышала, что если смешать ее с маслом, эффект будет оптимальным, и добавила в брауни целую унцию. Запах плыл по всему коридору. Закончив, я разрезала пирог на девять больших кусков. Мы съели по одному, а через четыре часа еще по одному. Расправившись с брауни, мы уселись на диване посмотреть на Мэрилу Хеннер в «Такси».

Когда я проснулась, было совсем темно. Радиатор шипел, как питон. Питон. Да я бы змею съела! Мой парень бросился на шкаф, убежал в другую комнату и рухнул на пол.

Лежа лицом вниз, он затих. Я перевернула его и подложила под голову подушку. Он пошевелился, да и дышал довольно громко, так что я успокоилась.

И тут он задергался. Собака залаяла.

– Я звоню девять-один-один, – сообщила я.

Он промямлил что-то насчет копов. Я заверила его, что укуриваться совершенно законно. К тому же все улики уничтожены.

В четыре утра двое полицейских вломились в дверь, и тут же отскочили, прямо как копы из Кейстона, и столкнулись с фельдшерами. Я ржала, сгибаясь пополам. Собака лаяла, а мой парень непроизвольно сжимал и разжимал кулаки, вывалив язык.

Бедняга оправился за день, но Джул сообщила Брунгильде. В Аллендейле все становилось известно. Например, из кофейной гущи в мусорном ведре выудили признание в любви, написанное толстым кларнетистом Сидни. В мусоре Бетти регулярно виднелись бутылки из-под водки «Вольфшмидт». С крыши – туда ходили подышать воздухом, выкурить косяк, посмотреть на фейерверки, позагорать или чтобы спрятаться от соседей – я видела студию художника в соседнем здании. На мольберте часто стояли незаконченные изображения обитателей Аллендейла и каменных львов.

Снаружи нас было не видно. Наши окна закрывал вековой слой грязи – барьер не хуже высокого забора в Школе искусств. А вот мы могли заглянуть в дорогие квартиры на другой стороне улицы. Одна пара опускала занавески почти до подоконника, оставляя зазор дюймов в девять, сквозь который прекрасно виднелись их сплетенные ноги на кровати. В других квартирах я наблюдала ужины при свечах, роскошные диваны и домохозяек, которые жили совсем другой жизнью. Часто, ожидая в своей «Хонде», когда можно будет припарковаться, я видела, как они подзывают такси или толкают коляски в сторону парка. Они покупали билеты на наши концерты, но не узнавали нас.

Уже потеплело, в воздухе пахло маем. Пролистывая журнал «Пипл», я увидела фотографию Ицхака Перлмана. Важные новости – он порвал струну. У него за спиной улыбался Сэм Сандерс. Кудри обрамляли его лицо, походя на уши щенка лабрадора. Почему он оттолкнул меня в Гринсборо?

Отбросив журнал, я заперла машину. Я видела, как Сэм выходит из такси у Аллендейла – он навещал тут какого-то певца. О его концертах с Леонардом Роузом писали в «Таймс», его упоминали в статьях об аккомпаниаторах в «Уолл-стрит Джорнал» и «Пиано Кватерли».

Сэм был симпатичным, успешным и наверняка богатым.

Я прислонилась к машине. Из окна Сидни доносились звуки флейты, такие же золотистые и шелковистые, как ее волосы. Здание казалось живым, его стены пели и готовы были оторваться от фундамента и пуститься в пляс. Я смотрела на величавый фасад здания, на готические стальные буквы «ПАРТАМЕНТЫ АЛЛЕНДЕЙЛ», вбитые в бежевый песчаник. Плющ карабкался по декоративным балюстрадам и резным завитушкам.

Как и большинство людей, я не приглядывалась к нему: иначе заметила бы, как перепутались побеги. Бурые листья падали на пустые вазы у входа. Выбитые стекла на первом этаже заменили картонками. Штукатурка отваливалась кусками, плющ чуть ли не оторвал от стены ржавую пожарную лестницу. Кирпичи один за другим выпадали из стены.

Шесть Эликсир любви