Мотылек

– Да, начальник.

– С каких пор?

– Не знаю, только что обнаружил – зашел помочиться.

– Кто такие?

– Не знаю.

– Конечно, ты ничего не знаешь, старый дурак. Тогда я скажу: один из них армянин. Пойди загляни.

– Вы совершенно правы: армянин и Сан-Суси.

– Хорошо. Дождемся переклички.

Шесть часов – и первый звонок. Дверь открывается. Торопливо входят двое разносчиков кофе, за ними следует еще один с хлебом.

Половина седьмого – второй звонок. Занимается день. Весь проход в красных следах. Народ достаточно походил по крови в течение ночи.

Появились два коменданта. Уже совсем рассвело. С ними восемь надзирателей и врач.

– Всем раздеться. Стоять по стойке смирно у своих коек. Настоящая скотобойня – везде кровь!

Первым в гальюн направляется заместитель коменданта. Возвращается оттуда белее полотна.

– У них буквально искромсаны глотки. Никто ничего не видел и не слышал, разумеется?

Полная тишина.

– Старший по корпусу, трупы уже окоченели. Доктор, когда приблизительно наступила смерть?

– От восьми до десяти часов, – отозвался врач.

– А ты их обнаружил только в пять утра? Ничего не видел и не слышал?

– Нет. Я туговат на ухо и почти ослеп. Судите сами, семьдесят уже стукнуло, из них сорок лет на каторге. Поэтому и сплю много. Заснул в шесть вечера и проснулся в пять утра только потому, что захотелось помочиться. Еще повезло, обычно я сплю до звонка.

– Уж куда как повезло, – продолжал комендант с иронией в голосе. – Нам тоже повезло: все заключенные мирно спали, а с ними и оба надзирателя. Как хорошо! Носильщики, забрать трупы и отнести в покойницкую. Прошу вас, доктор, напишите заключение о смерти. Всем заключенным во двор по одному и голыми.

Все по одному стали проходить мимо коменданта и врача. Их тщательно осматривали. Никто не был ранен, на некоторых нашли следы кровяных брызг. Они объясняли это тем, что запачкались, когда ходили в туалет. Меня, Гранде и Гальгани осматривали внимательнее, чем других.

– Папийон, где твое место?

Перерыли все мои вещи.

– А где нож?

– Вчера в семь часов вечера у ворот в лагерь отобрал инспектор.

– Да, это так, – подтвердил багор. – Он еще нам нагрубил, будто мы хотим, чтобы его убили.

– Гранде, это твой нож?

– Позвольте. Должно быть, мой, коль лежал на моем месте.

Гранде стал очень внимательно рассматривать свой нож. Чист, как новенькая иголка, – ни одного пятнышка.

Из туалета вышел врач.

– У обоих порезы горла кинжалом с двухсторонней заточкой. Они стояли, когда их убивали. Невероятно. Не может же заключенный стоять, как кролик, и не защищаться, когда ему перерезают горло. Кого-то должны были ранить наверняка.

– Убедитесь сами, доктор, ни у кого нет даже царапины.

– Эти люди были из опасных?

– Не то слово, доктор. Вчера в девять утра в умывальнике убили Карбоньери. И это определенно сделал армянин.

– Расследование закрыто, – сказал комендант. – Все же сохраните нож Гранде. Всем на работу, за исключением больных. Папийон, вы заявили о болезни?

– Да, месье комендант.

– Вижу, времени вы не теряли, мстя за своего друга. Не такой уж я простофиля. К сожалению, у меня нет доказательств, и думаю, что их не получить. Последний раз спрашиваю, имеются у кого-либо заявления на этот счет? Если кто-то хочет пролить свет на данное двойное убийство, даю слово, что он будет деинтернирован и отправлен на материк.

Мертвая тишина.

Весь «шалаш» армянина сказался больным. В ответ Гранде, Гальгани, Жан Кастелли и Луи Гравон в самый последний момент тоже внесли себя в список больных. Комната опустела, освободившись от своих ста двадцати постояльцев. В ней остались пять человек из моего «шалаша», четверо из «шалаша» армянина вместе с часовщиком, старший по корпусу, продолжавший ворчать, что на него свалилось столько грязной работы по уборке, еще два-три заключенных, один из них эльзасец по прозвищу Большой Сильвен.

Этот человек жил на каторге сам по себе, ни с кем не объединяясь, но все его уважали и любили. Мотал он свои двадцать лет за дерзкое нападение на почтовый вагон скорого поезда Париж – Брюссель. В одиночку вырубил двух охранников сопровождения и побросал мешки с деньгами на железнодорожную насыпь, а там по ходу их уже подобрали его дружки – соучастники нападения. Взяли кругленькую сумму.

Видя, что мы шепчемся по своим углам, и не зная, что мы договорились не предпринимать друг против друга каких-либо действий, он решил взять инициативу в свои руки и заговорить первым:

– Надеюсь, вы не собираетесь идти врукопашную, как три мушкетера?

– Не сегодня, – ответил Гальгани. – Оставили на потом.

– Зачем же потом? Не откладывайте на завтра то, что можно сделать сегодня, – вставил Поло. – Но лично я не вижу никакой причины убивать друг друга. А ты как думаешь, Папийон?

– Один вопрос: вы знали о том, что затевает армянин?

– Даю слово, Папи, мы ничего не знали. Если бы он еще был жив, я бы сам ему этого не простил.

– Если это так, – вступил в разговор Гранде, – почему бы нам на этом и не закончить?

– Мы тоже так считаем. Давайте пожмем друг другу руки, и больше ни слова об этом печальном событии.

– Договорились.