Мотылек

— Идем, — тихо прошептал он и, взяв меня за руку, быстро вывел из зала через черный ход на улицу. Прохлада вечера была как нельзя кстати, она мгновенно привела меня в чувство. Закат уже отцветал, окрашивая линию горизонта едва видимыми кровавыми отблесками, и уступил место томной россыпи звезд на агатовом небосклоне. Подняв голову вверх, я замерла. Бесконечность космоса так манила, это словно взгляд в бесконечность, словно столкновение с бессмертием. Подул леденящий ветер и на моей коже выступили мурашки. Жан Франциск снял пиджак и надел его на меня. Тепло и его близость опьяняли. Обо мне давно никто не заботился. Забыв обо всем, я прижалась спиной к прекрасному, но такому противоречивому мужчине, а он обнял меня за талию. Мы так и стояли, как два влюбленных на первом свидании, любуясь небом и ничего не говоря. Моя голова уютно покоилась на его широкой груди, а спиной я ощущала биение его сердца…

— Ты снова дрожишь, — прошептал он, едва коснувшись губами моего уха. Я задрожала еще сильней.

— Из-за тебя…

Он прижал меня так, словно я самое большое и самое драгоценное сокровище на свете. Бедрами я ощущала, насколько сильно он меня жаждет, а спиной, как трепетно ко мне относится. Это что-то новое, ранее неизведанное. Было так тепло и уютно рядом с ним, словно мы одно целое, некогда разделенное надвое. Словно без него я и не жила вовсе и лишь сейчас обрела саму себя. Состояние абсолютного покоя и блаженства и это бесконечное черное небо с россыпью искрящихся бриллиантов…

— В детстве я любила валяться и смотреть на звезды. Летом — в траве, зимой — в сугробах, ловя ртом снежинки. Мне всегда казалось, что где-то там, далеко-далеко живет Господь, который вершит человеческие судьбы. Который решает, кому жить, а кому умирать, кому быть вместе, а кому не суждено… там — все.

— Бесконечность бытия…

— Да, — удивилась я. Насколько тонко он чувствует то, что я хотела передать.

— Если бы только можно было раствориться в этой вечности… — в его голосе прозвучала грусть, невыносимая тоска и печаль. Мне захотелось повернуться, прижать его к себе, приласкать, но он не дал, крепко стиснув в объятиях.

— Только влюбленным это под силу.

— Я не верю в любовь, — холодно отрезал он. Вот оно что. Видимо, это и есть та болевая точка, возможно, из далекого прошлого, которая превратила его в того, кем он является. Нет. Не сейчас. Сейчас не время бередить эту рану. Наступит ли когда-нибудь «то» время, ведь совсем скоро он уедет.

— Ты будешь вспоминать меня? — вопрос вырвался сам собой. Он только приехал, еще шесть дней он будет здесь, а я уже тоскую от расставания. Мотылек, неужели ты так ничего и не понял. Ты же сгоришь, дотла, без остатка. Не нужно, это очень, очень опасно. Улетай, пока есть возможность…

— О, Эмили, тебя невозможно забыть. Даже если бы я очень захотел… Ты опьяняюще пахнешь, — хрипло прошептал он после долгой паузы. — Доверься мне…

Разум совершенно отказал и лишь желание, страсть и нега говорили во мне. Я повернула голову и заглянула в его глаза. Такой прекрасный, в тусклом свете фонаря и отблеске звезд. Такой недосягаемо прекрасный, сильный и нежный. Что я могла дать ему, кроме всей себя…

— Я верю… — едва слышно, одними губами прошептала я, закрыв глаза. Возможно, это самое глупое, что я когда-либо делала… Молчи, сознание, молчи, дай мотыльку насладиться последним полетом и прелестью огня.

Вся нежность мира не способна сравниться с тем поцелуем, которым он меня наградил. В нем не было той настойчивости и страсти, которая была, когда он поцеловал меня впервые. Нет, что-то иное, что-то более совершенное. Его мягкие губы ласкали, язык бережно и очень нежно трепетал внутри, исследуя мой рот, боготворя, обожая. Но желание и страсть застлали мой разум. Я хотела его. Прямо сейчас, прямо здесь. Я хотела принадлежать ему, вся, целиком без остатка. Сердце настолько громко гнало кровь по венам, что крики разума были не слышны. Я повернулась к нему, не отрываясь ни на секунду от поцелуя, такого нужного, как жизнь, как воздух, как вода… Мы растворились друг в друге, забыв обо всем. Он с силой, больно сжал мои ягодицы. Господи, от ощущения его эрекции я чуть не потеряла сознание. В жаре страсти, он прижал меня к холодной каменной стене отеля и закинул мою ногу себе на бедро, опуская дорожку поцелуев ниже, по моей шее, плечам, лаская сильными руками мои ягодицы… впиваясь в меня бедрами.

О господи.

Оторвавшись от поцелуя, я заметила, как с открытым ртом и, оторопев от ужаса, за нами наблюдает Лео.

Тот самый, который вынес на сцену чай и поменял Жану пиджак.