Мотылек и Ветер

Юргену — двадцать шесть лет. До двадцати семи — считанные дни. Браку его родителей еще больше, а оба любят друг друга до сих пор. Этого не скрыть ни за ворчанием, ни за замечаниями, ни за чем другим — все проявляется в мелочах. Тон голоса, взгляды, легкие касания. И суровость старшего Шелеста не вводила в заблуждение только потому, что я все детство познавала нюансы схожего характера у своего дедушки. Александр — хирург, профессия вносила свои правила «муштры и порядка» или нет, но перекличка с военным прошлым деда была.

Родители Юргена любили друг друга, и любили своего сына. И потому, что я — его, он выбрал и привел в семью, любили и меня. Просто так, авансом и доверием. Невероятно, и… неожиданно. Иные мать и отец, не родные, отраженная родительская любовь согревала так сильно, что мне казалось — я буду плакать. Вечером, уже дома, как останемся одни с Юргеном — я буду плакать…

— В этом доме, — Александр поднялся с места, посмотрев на часы, — кофе варю только я и завариваю чай только я. Потому что я делаю это превосходно, не торопясь и по всем правилам. Саня не умеет — вечно торопится, никогда не соизмеряет воду с зернами кофе или листами чая, а Ури вообще лентяй и пьет растворимую и пакетированную гадость.

Александра Витальевна осталась за столом, и меня за руку удержала, когда я собралась помочь с тарелками — все унести на кухню:

— Я накрываю стол, а Сашка убирает и моет посуду. Я ужас как не люблю возиться с тарелками после. Когда Ури с нами, он и помогает, сиди. Сейчас нам еще и десерт подадут и горячие напитки. Дамы отдыхают, а ты, к тому же, сегодня и гостья.

Я послушно осталась:

— Все очень вкусно. Спасибо.

— Приятного аппетита. Но все, в следующий раз жду твоего приезда на час пораньше, будем готовить вместе.

— Хорошо.

Александра Витальевна чуть накренилась ко мне дохнув вином и сливочным шоколадом, она уже третью конфету закусывала под глоток розового. За вечер один бокал и растягивала, больше для вкуса, чем для хмеля, но в глазах у нее озорные огоньки загорелись:

— Ури все еще тянет с предложением?

Кажется, порозовела и я. Ответила тихо:

— Нет.

Губы у нее растянулись в улыбке, но странно — словно изо всех сил сдерживается, чтобы не оголить зубы. Так вышло, потому что она спросила, и тут же отпила вина, а проглотить не успела. Фыркнула, прикрылась рукой. Этот жест, мимика, выражение глаз — во всем молодость. На лице морщинки, на висках не закрашенная ничем седина, не скрытый физический возраст женщины на шестом десятке, но она — молода. Я еще с больницы помнила Александру Витальевну тихую, сосредоточенную, заботливую и незаметную, а теперь…

Только хотела ей сказать о том, как она прекрасно выглядит, и сколько в ней юности, как вдруг на секунду — в глазах скользнула тень от горького чувства. Во вторую — печали и грусти. Я растерялась. Она спросила про свадьбу так, словно хотела услышать, что она будет. А ответ на самом деле расстроил?

— Что-то не так?

— Прости милая, просто у меня так случается. В особенно хорошие и счастливые моменты жизни я вспоминаю и самые тяжелые. Это неразрывная цепочка в моих чувствах, как будто познание на контрасте. Я… — Александра Витальевна накрыла своей ладонью мою и стала говорить совсем тихо: — Знаешь, почему именно эту фотографию Ури я всегда держу перед глазами? За день до его операции, сложной и долгой, решающей, я так испугалась, что если все будет плохо, то это будет снимок, на котором он запечатлен самым последним. И навсегда останется таким. Я так боялась, что он умрет, понимаешь? Я знаю, что ты понимаешь…

С последним словом она вдруг осеклась, вздрогнула, и на щеках у нее появились два красных пятнышка, заметные даже на общем фоне румяного лица. Эту телесную реакцию Юрген унаследовал от нее.

— Я на самом деле понимаю вас, хоть матерью была очень короткое время. Мне можно напоминать о моем сыне, не переживайте, что задели. Дети — не запретная тема, у меня был мой Василек, я о нем помню и могу говорить. Еще больно, но уже светло.

— Это все вино, говорю слишком быстро, не взвесив слова.

Александра Витальевна помолчала, мы обе прислушались к звукам на кухне и уловили их, мужской, разговор в полтона.

— Трудно поверить, что Ури был таким — слабым, больным, с шансом один к десяти, что выживет и станет здоровым. А посмотри теперь — вымахал выше отца, столько сил и энергии. Взрослый, самостоятельный, без пяти минут женатый… Я так рада за вас, Ирис. Жизнь во взаимной любви прекрасна.

— Спасибо. — Я подумала, помедлила, и произнесла вслух то, что хотела сказать, но на миг постеснялась: — За все спасибо, с самого начала. За то, что Юрка появился на свет, за то, каким он стал и каким я его знаю. За то, что вы меня спасли и приняли, и за то, что рады.

Она притянула меня к себе, поцеловала в лоб и погладила по волосам.

— Не просто рада, а счастлива, девочка моя.