Мотылек и Ветер

Это странно со стороны. Вокруг практически ничего не видно, а взрослые люди играют в странную игру на незримом поле, пересекая границы и входя в аномальные зоны на аномальной земле. Если какой-нибудь несчастный прохожий станет свидетелем этого ритуала, то сбежит от ужаса — кто все эти собравшиеся у руин и что они делают? Кто-то стоит полукругом, — как Герман, Юрген и Роберт, на самом дальнем расстоянии от домика. Двое наследников близко к нему. А две девушки, на пятерых мужчин в компании, совершают странный танец медленных шагов.

Последнее — это связь. Острое ощущение сердечной привязанности к людям, с кем свела судьба. В эту минуту я почувствовала не только самых сильных — Юргена, полыхающего рядом, как солнце, и Катарину, сиявшую своим открытым сердцем, но и опять — Германа, с тонкими, но крепкими нитями дружбы, и даже Роберта. Роберт вошел в круг из отстраненности, возможно, благодаря подруге. Возможно, потому что я стала катализатором его перемен, и помогла отойти в сторону той десятилетней девочке, чтобы она не мешала ему увидеть взрослую Катарину и согласиться с силой привязанности к ней. Он — тоже мой друг, от него тоже идут тонкие и крепкие связующие нити. А еще — дальше, едва заметные — Гуля, Сержик, даже Ирина Золт, с которой общались всего-ничего. Теплый отклик от заботливого старосты, отраженная, но искренняя и светлая любовь родителей Юргена.

— Ты чего, Ката?

— Я не выдержу… — Она стояла с полными слез глазами и пыталась их проморгать, чтобы не разреветься. — Я ведь была одна на всей это гребаной земле и подыхала от одиночества. Я не верила, что возможна другая жизнь — вне злобы и безответности. Настоящее, бесценное — не для меня, я не заслуживаю. Я проклята, обречена, я одиночка. Ирис, за что вдруг — он, они, ты? У меня сердце разорвется…

— И у меня.

— Отойдите, пока не опалило. С оголенной душой у источника стоять, можно и с ума сойти. — Юль Вереск спокойно приблизился и подтолкнул обратно. — Хватит. Уходите. Теперь не ваша очередь…

Меня он тронул за руку, сжав покрепче, и с улыбкой в голосе произнес:

— Ты все равно еще прибежишь на кораблики, я знаю. У нас еще много уроков, много познаний. Я тот кто там насовсем, а тебе еще здесь жить и жить, наследница…

Герман и Юрген поняли что-то для себя. Я не знала, что, и не могла этого почувствовать, а лишь была свидетелем того, как оба стояли недалеко от пристройки, погруженные во что-то, что видели только они.

Юль и Август ушли вместе — за дверь, к которой я бы добровольно не подошла ни за что, она вела в космос. А Роберт повез нас обратно… несколько первых минут в пути никто не разговаривал, но первой оттаяла Катарина и откровенно спросила: «Что открылось вам?».

Герман не ответил совсем ничего, а Юрген сказал:

— Трудно словами. Меня словно распластало по всей земле, как будто сердце расширилось от горизонта, до горизонта, как будто весь воздух — я. И высоко, и далеко, и в вечном движении… и всех своих близких я тоже почувствовал внутри, в пространстве города, в себе, в этом воздухе — и далеких и близких, и самых любимых, и только приязненных.

— Ты Ветер, Юрген, — кивнула Катарина с пониманием. — Вот почему ты от горизонта до горизонта и в вечном движении. Ты воздух, ты жизнь. Судьба у тебя такая…

Постель

— Я не поняла, подруга, ты чего стоишь и нагло тому мужику улыбаешься?

— Потому что я его знаю. Это один из пропавших на сбое, недавний совсем, и зовут его Марк Золт.

Мы с Катариной ехали на монорельсе с пересадкой до дома. В субботний выходной я и Юрген пригласили в гости ее и Германа на чай, кофе, торт, и прочие радости вкусной еды, а, возможно, и вина — отметить все. Все события, все открытия, а заодно и прошедший день рождения.

Марк стоял на средней площадке. Сначала ехал спокойно, а потом заозирался немного, вглядываясь в окна на разных сторонах вагона. Растерянно осмотрел пассажиров и поймал мой взгляд. Не поленился, прошел на заднюю площадку и с улыбкой сказал:

— Здравствуйте, девушки. Столько лет не был в Сольцбурге, так все застроили, что я потерялся. Мне нужно добраться до улицы Весенней, это в южном районе. Подскажите, я доеду на этом номере?

Одет он был опрятно, но не слишком со вкусом, на плече небольшая дорожная сумка, в руке выключенный анимо. Катарина на него и кивнула подбородком:

— А навигатор, анимо сел что ли?

— Увы.

— Нет, вам нужно с пересадкой. Держитесь нас, мы проводим, как раз нужно почти туда же.

— Замечательно! На Весенней 22а есть парикмахерская, знаете?

— Да вы что, туда? — Подделала я удивление. — Конечно знаю. С понедельника я выхожу туда работать. Вы к Ирине?

— Дочка моя старшая. К ней. Я сюрпризом.

Он обрадованно заулыбался, стал шутить про свою лысину и далекие эксперименты дочери над своими волосами, когда та только училась, что вот он все их и растерял. Стал рассказывать, каким помнит город, что не был здесь много лет. А когда мы его довели практически до порога, он открыл сумку и достал маленькую бутылочку столичного бальзама:

— Это вам. Я много разных гостинцев везу, и хочу поделиться.

— Да, не стоит…