Тема пограничных дел спасла и от другого — свидания. Мы ведь спали вместе. Можно уже сказать — и жили вместе. А я ощущала легкое волнение от встречи, словно между нами и не было ничего, и я о его чувствах даже не догадываюсь. Юрген не поцеловал меня ни в щеку, ни в губы, как подошел, — в нем снова проявлялась подкупающая предусмотрительность. Деликатность мужчины, который не лезет к девушке на первом их свидании с поцелуями и объятиями. Вот так вот странно — была дистанция, игра в едва знакомых, которым еще далеко до близости, и в тоже время — мы вместе.
— Юр, а ты… ты кем работаешь?
— Я медбрат в городской больнице.
— По стопам семьи?
— Да, родители у меня оба врачи. Мать, правда, уже давно с бумагами больше работает, а отец действующий хирург. Я с детства нахватался начальных знаний, проникся духом, но быть врачом не захотел. Выбрал свое, хоть и смежное.
— Ты один у них?
— Один, братьев и сестер нет.
Я посмотрела на него, немного поколебавшись с другим вопросом:
— А почему ты в пограничниках? Благополучный же, как ни посмотри… или это из-за сердца?
Юрген не показался задетым, и никакая тень на лицо не набежала. Наоборот:
— Сейчас я здоров. Родился с пороком, ждали шанса, что в подростковом возрасте, когда бурный рост и перестройка организма пойдет, дырка в перегородке сама затянется. А она расширилась. В двенадцать лет лег на операцию, заштопали, и с тех пор все нормально. Я в пограничники из-за друга попал. Как раз в клинике в то время с одним пацаном в палате лежали, сдружились. Хороший был человек, настоящий, за жизнь. Только болячек у него больше было, не все операбельны, и он умер через пять лет. Семнадцать не успело исполниться. Лучшего друга потерял. Вот и проснулась чуйка на границу, стал тем, кто есть сейчас.
— Как его звали?
— Бэзил. Васька, если по-настоящему.
Юноша, умерший несколько лет назад, которого я не знала, вдруг всколыхнул общую печаль и присоединился к призракам моего дедушки и сына. Из-за имени. Я замолчала, не спрашивая и не выражая сочувствия на словах, но ощущая его. Юрген подал голос:
— Ты весь день на ногах? Пойдем до кафе.
— Пойдем.
Не все сразу. Перемены уже случились, но сесть за столик не смогла. По той же причине, что и прежде — не ушла дальше порога, почувствовав тяжесть от общей атмосферы помещения, где не было места мне. Рано веселиться. Рано слушать музыку и чужой смех людей за соседними столиками. Юрген обернулся, едва потерял мягкий прицеп моей руки, а я виновато замотала головой. Шепнула:
— Давай лучше ты возьмешь что-нибудь, а я на улице подожду. И еще погуляем.
— Хорошо. Что ты хочешь?
— Все равно.
Через несколько минут он сбежал со ступеней кафе с двумя бумажными пакетами:
— Выберем самую удаленную лавочку в сквере и посидим там. Я кофе в термос попросил налить, — он чуть развернулся, движением обозначая, что тот в рюкзаке, — а на перекус сладкого набрал… Идем?
Юрген тоже испытывал, как и я, едва уловимые, но робость и волнение первого свидания. Говорили о деле, поговорили о личном. Вчера он в любви признавался, не удерживая ни ласковых слов, ни чувств… а все равно сегодня, в эти минуты, я взаимно видела в нем звонкую наивную радость. Сама ее касание на себе ощущала. Увиделись. Гуляем. Сидим бок о бок и по очереди пьем кофе из термоса в прикуску к пирожному. У него бисквитное, а я выбрала ореховый эклер.
Обед давно исчез, пустой желудок начал урчать, но я сидела и делала вид, что это не у меня, и я ничего не слышу. Горячий напиток приходилось тянуть по чуть-чуть, чтобы не обжечь язык и небо. Пакеты стояли на коленях, и свой набор растаял быстрее, чем у Юргена.
— Наелась, спасибо, — отказалась от его еще не тронутых суфле и отмахнулась от термоса. — Я все.
— Ты не мерзнешь? Я зануда, но ты не слишком тепло одета, еще и без шарфа. Сегодня погода терпит, но завтра может быть уже слишком холодно…
— Только не покупай мне одежду, пожалуйста.
— Не буду.
У меня не было упрека, а у него не слышалось обиды. Мне захотелось объяснить причину, и я продолжила:
— Не могу я пока поменять пальто. Честно пробовала померить другое, и чуть не взвыла. Накупила сегодня нового по мелочи и про запас, а эту одежду не могу. Шкура, а не пальто, так сразу не скинуть. Не хочу.
— А свитер под него? — Юрген понял меня, и не иронизировал. — Ты сильно похудела, тебе под низ можно надеть толстое и теплое, застегнешься свободно.
— Как вариант.
Прикосновение
Возвращались домой в девятом часу, пешком. По пути зашли в продуктовый, где Юрген дважды пытался выспросить — что я хочу на ужин, но я раз пожала плечами, второй, и он отстал. Набрал в рюкзак еды и поднялись домой. Впервые пришли вместе.
— А куда можно пока вещи сложить?
Разувшись и скинув верхнее в прихожей, я застряла посреди комнаты, а Юрген закрутился — включая свет, закидывая на кухонный стул рюкзак, выдвигая пару верхних ящиков комода. Пустые, если не считать сложенного синего платья.
— Пока так, а позже расширимся, как решишь, что хочешь сюда из мебели.
— А почему ты меня тогда в свое переодел? А не в это?
— Не знаю. Ближе, наверное.