Мотылёк над жемчужным пламенем

Прикрываясь ладонью, со скрипом открываю глаза и перестаю дышать.

Мама.

Моя мать, вполне живая, лежит в переполненной до краев ванне. Ее голова запрокинута, а торчащая из мокрого свитера рука почти синего цвета. Впрочем, как и губы, они безостановочно дрожат – то ли от плача, то ли от разъедающего кости холода.

Она не изменилась. Сохранилась каждая ее морщинка, каждая родинка – под глазом и подбородке. И пусть она дышит, на ее вздымающуюся грудь капают слезы, но глаза, они абсолютно пусты. Кажется, будто она смотрит сквозь меня. Смотрит и не моргает.

– Как? – болезненный шепот. – Как ты здесь?

Меня шатает, я хватаюсь рукой о змеевик, чтобы не упасть.

– Мне холодно, Витя. Мне очень холодно. Кажется, я умираю.

Челюсть сжимается до хруста. Пальцы вонзаются в голову. Я до боли сжимаю губы, не хочу ей отвечать, но она молит поговорить с ней.

– Ты и так мертва, мам, – изо рта вырывается истерический смешок. – Мертва ты, понимаешь? Нет тебя больше!

Мама разочарованно качает головой. Ее светлые ресницы дрожат.

– Что ты такое говоришь, сынок? Я здесь. Я жива. И мне нужна твоя помощь.

– Нет! – зверем кричу я и выбегаю из ванны.

Дверь со звуком захлопывается, а следом слышится крик отчаяния. Я накрываю уши руками, закрываю глаза, в адском качании ударяюсь о стены, но не могу избавиться от ее голоса. Он звучит в моих венах. Он просит о помощи. Сердце выжимает невидимая рука от мысли, что я не пытаюсь помочь собственной матери.

– Помогите… Я умираю… Хоть кто-нибудь…

Бред. Бред. Полный бред. Я продолжаю давить руками на уши. Скатываюсь на пол и мысленно проклинаю каждую секунду, которая держит меня в этом аду. Если я согрешил, если так сильно, что переступил все допустимые грани, то наказание получил по заслугам.

Самое что ни на есть суровое.

Проходит несколько минут прежде чем я решаюсь убрать руки. Тишина. Мертвая. Сославшись на временное помутнение рассудка, я медленно подхожу к двери и утыкаюсь в нее лбом.

– Мам? – зову я, всем сердцем надеясь не услышать ответа.

– Да, сынок, – отвечает. Но очень тихо.

– Ты действительно здесь?

– Да, сынок.

– Но почему? – плачу. – Этого не может быть.

– Я никуда не уходила, Витя.

– Ты умерла…

– О, нет. Тебе приснился плохой сон, дорогой. Я здесь. Рядом. Несколько секунд ничего не происходит.

– Правда?

– Ну конечно, милый. Я умру, если ты мне не поможешь.

В подушки пальцев вонзаются щепки старой двери. Шея горит. Отказываюсь от собственных убеждений и открываю дверь.

Это не сон. Не кошмар. Мама здесь. Ей плохо. Как я мог решить, что ее не стало? Вот она, передо мной, смотрит любящим взглядом и просит помощи.

– Мама!

Подбегаю к ней и беру за ледяную руку, а кажется, что схватился за камень.

– Витя, Витя, – бормочет она. Вздыхает, словно почувствовала невероятное облегчение. – Спаси меня.

Я пытаюсь вытащить ее из холодной воды, но она упирается.

– Что я должен сделать? Я не понимаю, как тебе помочь?

– Нагрей воды, нагрей воды, – хрипит она.

– Зачем? – я тяну ее за мокрый свитер, но только слышу треск ниток. – Просто дай мне достать тебя оттуда.

– Нет. Нагрей воды, Витя.

– Да ты с ума сошла! Ты погибнешь!

– Нагрей мне воды! – орет она. Теперь ее голос намного бодрее. Мама смотрит на меня требовательным взглядом. Злым взглядом. До меня вдруг доходит – это не мама.

Жуткое существо овладело ее телом. Снова.

– Нагрей воду, Витя! Почему ты просто стоишь и ничего не делаешь?! – существо начинает брыкаться. Вода в ванне раскачивается, холодные брызги летят в разные стороны и на пол. – Ну давай же! Поторопись!

Мои губы изгибаются в ненормальной улыбке.

– Нет, нет, – потерянно повторяю я, тряся головой. – Ты моя мать. Не моя.

– Заткнись и сделай то, о чем я тебя прошу, ублюдок!

– Моя мать мертва, – отчасти говорю сам себе. – Ты – не она.

– Быстрее! Быстрее!

Не раздумывая ни секунды запрыгиваю на существо, хватаюсь руками за его шею и давлю на горло. Сильнее. Еще сильнее. Сначала существо краснеет и смотрит на меня испуганным взглядом. Хрипит, так как лишено дара речи. Потом оно чернеет в лице, а я все сильнее сжимаю пальцы. Оно понимает, что я настроен решительно и тогда начинает царапать мои запястья, бьет по предплечьям, но в итоге изнемогает и сдается. Глаза монстра светлеют и наполняются новой порцией слез.

Монстр похож на маму. Не отличить. Не в силах больше смотреть на оболочку родного человеку, я закрываю глаза, но продолжаю производить удушение. Где-то внутри я даже немного удовлетворен процессом. Проходит минута и сопротивления прекращаются. Шея монстра расслабляется, становится мягкой. Слабый пульс выбивает последние удары. Но когда я решаюсь взглянуть на проделанную работу, то вовсе валюсь с ног.

Я на кухне. Утренний свет касается пола, а в моих руках засыпает отец.

– Папа! Черт!

Я бью его по щекам, еще и еще, и он на время приходит в себя, но в итоге снова теряет сознание. Его слабое тело падает на пыльный ковер. Старик дышит, а значит, будет жить. На его морщинистой шее кровоподтеки от моих пальцев. Из носа катится тонкая кровавая струя.

Это не сон. Сейчас, это точно не сон.