Мотылёк над жемчужным пламенем

Взлететь несложно, когда ты поддаешься чувствам, отключаешь логику, наслаждаешься головокружительным туманом в голове и легкомысленно пользуешься отведенным временем, словно так будет вечно. Гораздо сложнее удержаться в полете, когда под тобой вальсирует контрастное пламя, оно медленно подпаливает твои крылышки, призывая рассчитаться за полученное счастье, и ты сгораешь. Без остатка. В лучшем случае, без сожалений.

Я крайне тяжело переживала первые отношения, первое расставание, пыталась нанести себе вред, дабы привлечь внимание, но не испытывала того, что чувствую сейчас. Если тогда все кричало внутри меня, я протестовала каждой своей клеточкой, то сейчас наступила невыносимая тишина. Тягостное молчание. Я словно лишилась памяти, потеряла саму себя и теперь отчаянно пытаюсь найти свое место в жизни, но не могу ухватиться ни за одно воспоминание. И даже сейчас, я кручу в руках потрепанный сборник стихов Маяковского и не могу понять, почему эта вещь приносила мне огромное количество теплых эмоций в прошлом. Почему заставляла кожу покрываться мурашками, а глаза слезились от переизбытка чувств? Что такого в этих строчках? Что такого в этих в буквах и рифмах?

– Можно?

Дверь комнаты слегка приоткрылась, показалась голова отца, а следом под его рукой проскочила неугомонная Ариша, так и не дождавшись моего разрешения.

– Входите, – вздохнула я, когда мое семейство уже вовсю расположилось. Папа сел на край кровати, а вот Арина начала с любопытством рассматривать мои полки, ибо моя территория всегда была самой интересной частью квартиры – личные убеждения младшенькой.

– У нас кое-что для тебя есть, Варя, – загадочно проговорил папа, но сестра тут же развеяла всю таинственность момента: – Подарок! Мы приготовили тебе подарок! Я сама его выбирала! Только я!

Я поморщила лоб.

– С чего вдруг? Разве сегодня какой-то праздник?

– Нет, просто захотели сделать приятное, – пояснил отец и протянул мне сертификат

на процедуру татуажа бровей. – Надеюсь, тебе понравится.

– Я сама выбирала! Сама! Только я!

Сначала я приняла это за глупую шутку, но когда посмотрела в горящие глаза отца, то моментально отсекла эту мысль. Он это всерьез.

– Ох, спасибо, – мои брови действительно поползли вверх. – Это так неожиданно и… странно. Но почему именно это?

Михаил застенчиво почесал затылок.

– Ты ведь знаешь, я не мастер дарить подарки, но Арина убедила меня, что тебе это потребуется. Мне трудно понять, в чем заключается сама процедура, но девушка на картинке выглядит неплохо.

Я посмотрела на изображение девушки с «галочками» над глазами, а потом кинула вопросительный взгляд на сестру, которая выбражала возле зеркала.

– Арина?

– Что?

– Как это понимать?

– Ты грустная, потому что бледная, – начала она, крутясь. – Дядя Витя всегда говорил мне, что ты бледная, как поганка, а порой зеленая, как лягушка. Что если он встретит приведение, то никогда его не испугается, потому что привык видеться с ним в школе. Я знаю, вы поругались, поэтому он больше не хочет с тобой общаться, но когда ты накрасишь брови, то станешь красивой, и дядя Витя снова придет к нам в гости, а ты перестанешь грустить. Что тут непонятного?

Ее пояснение поставило меня в ступор, а потом привело в ярость. Посмотрев на отца, я всем своим видом продемонстрировала, как сильно сожалею о родстве с маленькой ведьмой.

– Варя, это твоя сестра, – поучительно напомнил папа. – Но в первую очередь – ребенок. Будь к ней снисходительна.

Сжав зубы, я неестественно улыбнулась.

– Конечно. Как скажешь. Только позволь мне воспользоваться вашим подарком лет так в шестьдесят, поскольку я не хочу быть той девочкой ВУЗа, которая прославиться благодаря синим бровям.

Папа удовлетворенно кивнул.

– Твое право. Ты уже взрослая девушка, поступай как знаешь.

– Жаль, – вздохнула Арина, подбрасывая подол воздушной юбки в воздух. – А я думала дядя Витя обрадуется и придет со мной поиграть. Скоро тебе исполнится шестьдесят? Завтра? Через год? Я не хочу так долго ждать.

Наши взгляды с папой встретились. Я не стала отвечать. Он поджал губы.

Наступила неловкая пауза. Последнее время разговоры не складывались, и дело не в собеседнике, а во мне. Я не знала, о чем спрашивать людей, который живут совершенно в другом мире, они говорят на своем языке, безостановочно обсуждают повышение цен на бензин и прочую ерунду, когда мне все неважно. Они видят меня, касаются, задают вопросы, но я не слышу. Не могу разобрать ни слова. Я не чувствую их, словно меня закрыли в банке, будто я действительно приведение.

– Увидимся в конце лета. Я буду скучать, – папа приобнял меня за плечо. Он снова уезжал. На сей раз решил навестить свою дальнюю родственницу – тетушку Валю, но я сочла это за очередной побег от матери. Строптивая женщина вела себя беспокойно, взвинчено и не успокоилась даже тогда, когда меня приняли на учебу, отчего обстановка дома была крайне напряженной.

– Можно мне с тобой? – с надеждой спросила я.

– Нельзя, милая. Тебе нужно готовится к учебе. Даже если бы я захотел и похитил тебя, твоя мать достала бы нас уже через пару часов и безжалостно казнила.