Мотылек

То, что это еще не для всех было ясно, а для иных и прямо враждебно, привело к разобщению сил, к трагедии Варшавского восстания, к подмене подлинных интересов народа мелкой корыстью политических самолюбий, которая так часто делала подвиг в этой борьбе напрасным и смерть бессмысленной. Об этом напоминают и долго еще будут напоминать выстроившиеся побатальонно могилы военного кладбища в Варшаве, где похоронены погибшие повстанцы, цвет нации, юноши и девушки в возрасте семнадцати-двадцати лет, так и не узнавшие, что решимость их не была напрасной. О том же говорят могилы Пальмиры, живые цветы у обагренных кровью камней на варшавских улицах, фигура Ники с занесенным мечом — все то, что до сих пор сохраняет трагическую складку на облике сегодняшней Полыни. Эта складка объясняет, почему в польской литературе последнего двадцатилетия так часто звучало сомнение в необходимости совершенного подвига и возникало изображение «антигероя». Не избежал этого сомнения и Щепанский. В «Конце легенды» партизану Серому противостоит рефлектирующий, отстаивающий «политический реализм», ниспровергающий «патриотические мифы» и этим оправдывающий свой уход от борьбы «антигерой» Сицинский. Тогда Щепанский не ответил, кто из них прав. Он лишь показал, как трудно Серому в этот новогодний вечер. В «Мотыльке» ответы куда яснее. Четыре последних открытия Михала не оставляют никакого сомнения: какой бы трудной и опустошительной ни была борьба, как бы ни снимала она с крыльев последние остатки пыльцы, но, только борясь, можно сохранить сами крылья.

Нотой страшной, последней усталости кончается книга.

Михал в поезде.

Поезд такой же, как тот, в котором ехал в свой короткий отпуск из лесу Серый. В вагон набились бабы с кошелками. В коридоре парни из немецкого строительного батальона орут песню. Солдатские песни похожи. Когда Михал оканчивал школу подхорунжих, их песни звучали на тот же лад. И то было в канун сентября 1939 года. Девятое открытие Михала (глава «Граница») уже показало нам, что после этого произошло. Бодрая песня парней из баудинста нас не обманывает: мы слишком хорошо знаем, что ничего доброго не сулит им эта бодрость, а испытания Михала подходят к концу.

Между самим Михалом и Серым лежит целая пропасть. Причиной тому не только предшествующий опыт героя — он, вероятно, очень близок и тождествен у обоих, — но и весь последующий опыт художника. На те вопросы, на какие еще не умел ответить Серый десантникам, Михал дал бы ответ без запинки.

К этому его привели одиннадцать трудных открытий, которые дано было ему совершить в своих плаваниях по штормовому житейскому морю.