Мозаика

– Катись ты… – и выпила залпом. – Фу, кислятина. Бр-р-р. Ты всегда такое любил… Никогда не понимала…

– Если б только это…

– Ну, давай-давай, заводи свою любимую песню… Какой ты бедненький-несчастненький. Слышали уже, можешь не напрягаться. Закажи лучше мне еще выпить.

– Тебе ж вино не понравилось…

– Не, такое вино ты сам пей. Ты мне водки закажи.

– Да, водка, конечно, вкуснее, – усмехнулся Дмитрий Васильевич и поднял руку, подзывая официанта.

Официант, не особо загруженный работой в почти пустом кафе, тотчас подошел.

– Будьте добры, принесите нам водки грамм, эдак, триста.

– Бокалы можно забрать? – по лицу официанта было видно, что где-то в глубине души он усмехнулся, стараясь не показывать это посетителям. – Может еще какой-нибудь закуски под водку принести?

– Ты как? – обратился Голубев к спутнице, но та лишь отрицательно мотнула головой. – Тогда пока ничего не нужно. Ее бокал можете забирать, а свое вино я еще допью. А что до закуски – посмотрим по мере выпивания и доедания.

– Хорошо, – официант забрал пустой бокал Елены Никитичны и удалился.

Буквально через минуту он принес две рюмки и небольшой графин, пузатый внизу и с длинным узким горлышком, стеклянную пробку венчал стилизованный кристалл. Прозрачная жидкость была налита ровно по самую широкую часть.

– Я сам налью, спасибо, – предупредил попытку официанта наполнить рюмки Голубев.

Официант кивнул и удалился. Дмитрий Васильевич налил половину одной из принесенных рюмок.

– Ну, что… – Елена Никитична подняла рюмку.

– Куда ты так торопишься? Поешь. Сейчас напьешься на голодный желудок…

– Это мое дело – мой желудок. Ты за собой смотри. Так вот. Что я хочу сказать… Говорят, ты хороший врач, Дима. Я, к счастью, в твои стерильные руки не попадала, Бог миловал. Но, говорят, хороший. Так что же ты, хороший врач, одних лечишь, а других калечишь?

– Это кого же я калечу, позволь спросить? – возмутился Голубев.

– Себя ты калечишь, Дима. Прежде всего, себя! Всё у тебя кувырком, всё не как у людей. Живешь через постоянные терзания какие-то, метания. Через боль. И сам же себе боль эту выдумываешь. Теперь вот уехать собрался… Не перебивай меня, – пресекла она попытку Голубева возразить. – Ты же понимаешь, что уехать с насиженного, обжитого, привычного  места – это тебе не хухры-мухры. Это так просто и так сложно. Ты снова причиняешь себе боль. А думал ли ты, что рану эту зализывать будешь еще неизвестно сколько, если вообще залижешь. А зачем? Объясни мне, зачем?! Только потому, что ты себе так выдумал? Выдумал! Кроме твоих каких-то больных фантазий в этом нет никакой необходимости. Но ты себе вбил в башку, что надо уехать. Без этого тебе, видите ли, не живется дальше… Так вот я желаю тебе, доктор Дима, чтобы ты, леча других людей, обратил внимание на собственную жизнь. И перестал калечить себя и близких тебе людей. Аминь!

Елена Никитична осушила стопку сразу после слова «аминь», не чокаясь. Сначала она скривилась и начала махать ладонью около рта, словно пытаясь таким образом потушить вспыхнувший пожар, а потом взяла бокал ошарашенного Голубева и запила водку вином. Опешивший и замерший Дмитрий Васильевич только после этого пришел в себя.

– Ты чего, дуреха, делаешь?! Совсем обалдела?! Ладно, водку после вина. Но водку вином запивать!… Совсем что ли?! Закусывай давай! – Елена Никитична закусывала мясом и без настояний Голубева. – Ты головой думаешь?!

– А, знаешь, после водки и вино твоё не такая уж дрянь, – сказала она, улыбаясь, изрядно захмелев.

– Да… Это что-то новенькое…

– Ты лучше мне еще налей, чем сидеть и причитать.

– Не, это уж дудки! Куда тебе еще?! Тебя, вон, с пятидесяти граммов как разобрало… Хватит. Лучше вон, ешь. Я сейчас еще закажу. – он поднял руку, подзывая официанта.

– Посчитать? – спросил подошедший официант.

– Нет, принесите нам еще… – Дмитрий Васильевич бегло просматривал меню. – Вот! Жареных баклажанов с грибами две порции. И… Вот, пару салатов с телячьими языками.

– Это всё? – осведомился официант, держа наготове блокнот и карандаш.

– Пока – да. Подождите… – Голубев допил остатки вина, – и бокал можете забрать.

– Хорошо.

Некоторое время они молча ели. Елена Никитична, глядя в тарелку, Дмитрий Васильевич – на спутницу. Слышно было только как ножи, продравшись сквозь толщу мяса, царапали тарелку.

– Налей мне еще, – попросила Елена Никитична, – как-то гадко на душе…

– Водка от этого не сильно помогает. Скорее наоборот…

– Ты можешь обойтись без своих советов, а просто сделать, о чём тебя просят?!

– Принесут закуску – налью.

Некоторое время они по-прежнему молча ели, теперь уже не глядя друг на друга. Каждый думал о чём-то своем, и по лицам было видно, что мысли их были невеселы.

– Ваши баклажаны и салаты, – прервал тишину официант. – Приятного аппетита.

Голубев налил в обе рюмки из пузатого графина и поднял свою.

– Лен, я…

– Не нужно ничего говорить, – остановила его Елена Никитична. – Уезжаешь – уезжай. И что уж тут говорить. Что ни скажи – все мимо кассы. Так что давай просто выпьем. За тебя! И за нас без тебя!

Они чокнулись и выпили, закусив принесенными баклажанами.