Мозаика теней

Крисафий издевался надо мной. Элрик и его товарищи простояли возле цистерны целые сутки, но оттуда так никто и не вышел. Они сделали заключение, что монаха уже нет в живых, однако я заставил их заняться поисками его тела. Мы спустились вниз с сетями и с факелами, но не поймали ничего, кроме рыбы. Монах словно растворился в воде. А вероятнее всего, как предположил гидрарх, он выбрался наружу через одну из питавших цистерну труб.

— Вот именно. — Меня не остановили возражения варягов, и я не собирался отступать перед насмешками евнуха. — У меня здоровые инстинкты, Крисафий, хоть они порой и ошибаются. Мне нужен пропуск в лагерь варваров и, возможно, рекомендательное письмо к их командирам.

Крисафий опустил глаза в раздумье.

— В конце концов, — добавил я, — если допустить, что убийца императора остается в нашем городе, то он не может не заметить, что появление иноземной армии дает ему дополнительные возможности для совершения злодейства.

Крисафий взглянул на меня.

— Боюсь, ты слишком легко уходишь в сторону от главного, Деметрий, и становишься жертвой своего воображения.

— Мое воображение неплохо мне служит.

— Именно поэтому я и выполню твою просьбу. Завтра император отправит к варварам своего посланника, которому ты сможешь составить компанию. Если, конечно, выдержишь их вонь. Я буду ждать твоего отчета в новом дворце.

За последние недели я хорошо изучил обратную дорогу из этого дворика, а мое лицо настолько примелькалось, что дворцовая охрана перестала меня окликать. Зима наконец пришла и во дворец: безудержное веселье, запомнившееся мне по первому посещению, сменилось печальным запустением, а золоченые стены как будто потускнели.

— Деметрий!

Я обернулся и увидел Сигурда, шагавшего ко мне между колонн. Его глаза ввалились и потемнели, но широкая улыбка была вполне искренней.

— Я думал, ты на стене.

— Только что оттуда. Франки в своем лагере ведут себя достаточно спокойно, к тому же без осадных машин они вряд ли способны доставить нам беспокойство.

— Крисафий говорит, что они здесь в качестве наших союзников.

Сигурд уставился на меня, как учитель на безнадежно тупого ученика.

— Когда десять тысяч иноземных наемников разбивают лагерь у стен нашего города, не стоит полагаться на их любезные слова и благородные намерения. Особенно если речь идет о коварных и алчных франках. Император сможет назвать их своими союзниками только после того, как они разобьют врага и вернутся в родные земли. До тех пор ему следует вести себя с ними как с ручным леопардом: доброжелательно, но с крайней осторожностью. Иначе он может вдруг обнаружить, что этот леопард откусил у него руку, а то и кусок покрупнее. — Он поскреб подбородок. — Впрочем, мне некогда заниматься твоим просвещением, Деметрий. Я должен подготовить свой отряд: завтра мы будем сопровождать императорского посланника графа Вермандуа.

— Графа чего?

— Вермандуа.

— Я слышал, что императорские земли простираются чуть ли не до края света, но это звучит не очень похоже на название ромейского города.

— Верно, — усмехнулся Сигурд. — Это место находится в королевстве франков, не так уж далеко от моей родины. А граф, судя по всему, доводится братом их королю. [29]

— И наш император избрал его на роль посланника?

— Он гостит у императора уже несколько недель. По дороге он потерял во время бури большую часть своих кораблей и людей и не смог въехать в город с подобающей пышностью. Время, проведенное здесь, убедило его принести присягу императору, ведь именно в нем он нашел человека, который из уважения к его бедственному положению всячески одарил его.

— Его просто-напросто купили.

Сигурд предостерегающе посмотрел на меня.

— Да, Деметрий. Так же как и тебя.

Сигурд был прав, хотя мое вознаграждение казалось сущим пустяком по сравнению с теми деньгами, которыми распоряжался граф Вермандуа, именовавший себя Гуго Великим. Он предстал перед нами на следующее утро в одеянии, в ткань которого были вплетены жемчуга и изумруды. Кожа его была бледной и гладкой, как шелк, а волосы отливали золотом. Несомненно, он хотел выглядеть прекрасным, почти ангелоподобным, но для этого его глаза были слишком холодными и капризными. Не украшала его и недавно отпущенная бородка, слишком жидкая для взрослого мужчины.

Храня высокомерное молчание, он сел на своего коня, стоявшего во главе процессии, которая состояла из пятидесяти варягов Сигурда, выстроившихся в две колонны. Вместо привычных боевых топоров гвардейцы держали в руках пики, украшенные развевавшимися на ветру флажками. Отец Григорий и я, наряженный ради этого случая в монашескую одежду, замыкали сей славный отряд.