Мозаика жизни

—Хлеб домашней выпечки — твое фирмен­ное блюдо, — подсказал Люк, набирая на вилку холодный картофельный салат.

—Мы всегда знали, когда ты была не в духе. Правда, Люк? — засмеялся Чад. — Ты шла в кухню и, по локоть в муке, колошматила вяз­кую массу. Ты называла это «месить тесто». — Он улыбнулся. — Но мы-то с Люком знали, что ты просто вымещала свою злость, вообра­жая, что под твоими кулаками кто-то из нас.

Ага! Она выплескивала свою агрессивность, когда месила тесто? Интересно… — подумала Дженни.

—И позволь сказать тебе, — Чад снова за­смеялся, — что последнюю пару месяцев ты ча­ще занималась именно этим…

Резкий взгляд Люка — и фраза превратилась в непонятное бормотание, похожее на шипение кипящей воды, выплеснувшейся на раскален­ную плиту.

—Я тебя предупреждал, — Люк поморщил­ся, — сегодня вечером мы ведем легкий разго­вор.

Чад с минуту сидел молча, словно не зная, как реагировать на внезапный взрыв раздраже­ния Люка. Потом повернулся к невестке, и в его глазах зажглись озорные огоньки. Он чем-то напомнил Дженни нашкодившего ребенка.

—Я не собирался ворошить прошлое, — по­яснил он ей и, не отводя от нее взгляда, обратился к брату: — Может быть, она хочет знать, что здесь происходило…

—Хватит!

Сталь в голосе Люка заставила Чада замол­чать. Мурашки пробежали по коже Дженни.

—Я хотел бы напомнить тебе… — продол­жал Люк, угрюмо глядя на Чада.

—Последнее слово всегда за Большим Бра­том, — резко перебил его Чад. — Это, может быть, и справедливо, Люк, когда дело касается нашего курорта. Но не в личных вопросах! И я не желаю, чтобы мне диктовали, как я должен вести себя в семье.

Дженни осторожно положила вилку. Вопре­ки ожиданиям, вечер слишком быстро принял дурной оборот. Стены будто сомкнулись вокруг них. Что имел в виду Чад, когда сказал, что за Люком последнее слово, если дело касается ку­рорта? Разве «Прентис-Маунтин» не семейное владение и бизнес ведет не вся семья? Но эта мысль мелькнула и исчезла. Враждебность меж­ду братьями затмила все остальное.

—Я всего лишь напомнил тебе, — спокойно произнес Люк, но видно было, что он еле сдер­живал гнев, — о предупреждении доктора Пор­тера. Дженни нужно отдохнуть и набраться сил.

—Ей нужно, — подчеркнул Чад, — узнать правду. И чем раньше она ее узнает, тем лучше для каждого.

Люк вытер рот полотняной салфеткой.

—Я не собираюсь с тобой пререкаться. Се­годня. Если хочешь повыяснять отношения, буду счастлив, братишка, выполнить твое жела­ние. Завтра. Высоко в горах, где мы будем одни. Но я не желаю впутывать в это Дженни. Не те­перь, когда все для нее ново и странно.

Несколько минут все молчали.

Дженни чувствовала себя зрителем пьесы, которую Люк и Чад словно разыгрывали перед ней на сцене. Будто какой-то таинственный писатель состряпал историю, ее историю, а она лишь наблюдала за происходившим.

Мысль о том, что именно она вбила клин между братьями, вызывала в ней отвращение. Необходимо знать правду! Что происходило в доме до несчастного случая, когда она упала с горы? И неважно, в каком ужасном свете она предстанет при этом. Она не собирается и даль­ше быть причиной ссор между Люком и Ча­дом.

Дженни взяла стакан с холодным чаем и сделала глоток. Мелькнула горькая мысль, что борьба только начинается и не видно выхода. В особенности теперь, когда она и ее ребенок словно с завязанными глазами стоят между братьями.

Люк и Чад постарались далее вести вежли­вый разговор, обсуждая работу по прокладке лыжных трасс. Дженни пыталась внимательно их слушать, но постоянная мысль о ребенке вызывала вопросы, на которые необходимо бы­ло получить ответы. И немедленно.

Был ли ее малыш зачат в браке? Или это плод тайной связи?

Полная тишина, повисшая над столом, вер­нула ее к реальности. Моргая, она переводила взгляд с Люка на Чада и снова на Люка. Оба, очевидно, заметили, что Дженни далеко уне­слась от них, погрузившись в свои мысли. На лице мужа она прочла ласковое понимание, а от взгляда деверя ей стало неуютно.

—А сейчас пирог и кофе. — Люк постарался сгладить неловкость момента, встав и начав со­бирать тарелки.

Дженни поднялась, но Люк похлопал ее по руке.

—Сиди спокойно. Через минуту я вернусь.

Он вышел из комнаты, унося грязную посу­ду. Дженни смотрела на Чада, который и не шелохнулся, чтобы помочь убрать со стола.

—Хочу тебя предупредить, не верь тому, что брату вздумается рассказывать обо мне, — на­клонившись к ней, начал Чад, как только Люк вышел.

—Он не говорил о тебе ни единого слова. — Она чуть вздернула голову.

—О, он еще наговорит! Уверен. — Чад ле­ниво откинулся на спинку стула. — В том, что касается меня, у Люка твердое мнение. — Он стал похож на обиженного щенка. У Дженни даже возникло впечатление, что ему хочется, чтобы она пожалела его. — Всегда помни, — продолжал он, — что каждое его слово вызвано ревностью.

От такого откровенного намека она залилась краской.

—Я поставил тебя в неловкое положение? — усмехнулся он.

—Боюсь, Чад, — Дженни вздернула подбо­родок, — что единственный человек, который ставит меня в неловкое положение, — это… я сама.