Мозес

– О том, что этот старый жук, похоже, не хочет, чтобы кто-то сменил его на жирном посту. А вы, первый претендент, – сказал Андреас и, бросив одной рукой руль, потер лысую голову.

– Надеюсь, вы возьмете это во внимание, когда будете брать у него показания, – спокойно сказал Вилл, с огромным трудом сдерживая в голосе нотки страха, ибо в уме вспышками являлись картины предстоящих допросов. Вилла еще никто не трогал, но он уже боялся, что расколется. Андреас Крюгер кивнул.

– Да, это понятно. Его мнение довольно пристрастно в этом случае. И может в словах Майера только доля правды, или нет вообще. – сказал Андреас, и вдруг резко сменил тон на более серьезный и жесткий, – Но наше дело, разбираться с опасными для государства элементами, а не искать правду. Сколько бы врагов мы упустили, если бы на каждого искали прямые доказательства! Намного проще, получить от них чистосердечное.

Машина остановилась. Вилланд знал, что это за место – здание главного управления гестапо.

***

В этот день Мартин не вышел на службу, ссылаясь на здоровье. Завяленная начальству простуда на деле оказалась болезнью душевной. Он не вставал с кровати и думал, мучительно долго думал. Вспоминал моменты жизни, и всё больше убеждался, что отец не лгал. Или не отец. «Отец тот, кто зачал, чья кровь в тебе течет или тот, кто воспитал? Все годы я думал, что первый вариант непреклонный монумент истины, пока сам всё не разрушил. Вся моя жизнь, противоречивая игра, с миром и самим собой». Он сел на кровать, не желая больше оставаться в душащих отчаянием простынях. На прикроватной тумбе, стояли фотографии в узких рамках. Мартин взял в руки одну из них. Мальчишки с зачесанными на бок волосами, в шортах и светлых рубашках, стояли, сложив руки за спину, а позади, красовалась наряженная рождественская ёлка. «С трудом была сделана эта фотография, – вспоминал Мартин. – Я как обычно доводил Йозефа, и когда дело дошло до драки мама едва разняла нас, что бы отец сфотографировал. – Мартин поставил фотографию на место. Теперь мне и доводить некого. В один день я потерял и брата и самого себя. – Он посмотрел на другое фото, застывший во времени момент. – Ну хоть ты со мной останешься, Роза, – сказал он вслух».

– Но не ты со мной, – девушка с фотографии, мокрым от слез лицом смотрела на него с порога комнаты.

– Что ты здесь делаешь?

– Мне звонила твоя мама. Йозеф, он, правда…

– Правда, – устало ответил Мартин.

– Ужасно, ужасно! И теперь еще ты уезжаешь в этот концлагерь! – срываясь на крик, сказала Роза.

– Нет. Там безопасно. Мне придется всего лишь охранять заключенных.

– Сначала Йозеф, даже не попрощавшись, уехал на фронт, теперь ты меня бросаешь у вас видимо вся семья такая. Точно братья! А ведь я ношу твоего ребенка!

– Прекращай! – закричал Мартин и вскочил с кровати, – ты не знаешь, ты просто ничего не знаешь!

– Так просвети меня, – прошептала Роза.

– Нет. Не сейчас и не здесь. Мне еще надо многое понять. Я и сам уже не рад этой поездке, но отменить её просто невозможно!

– Но ведь хотел когда-то…

– Да. Очень. Это было всего сутки назад, но как будто в другой жизни.

– Мартин…

– Мозес, – поправил он, – ты ведь в детстве всегда так меня называла.

– Только что бы позлить.

– Я зайду к тебе сегодня вечером, а пока дай мне отдохнуть.

Роза не ответила и тихо покинула комнату. Мартин подождал пока она выйдет из дома и спустился на кухню, к остывшему завтраку. Он ел и считал дни до отправки в лагерь, но не так, как раньше, не с трепетом и желанием, а страхом взглянуть на всё с другой стороны.

6.

Поезд издал гудок и медленно тронулся с платформы. Мартин обнял мать и поцеловал Розу. Станционный смотритель подгонял нерадивого пассажира и тот, наконец, запрыгнул на ходу в свой вагон. Дорога обещала быть короткой. Всего в 16 километрах от Мюнхена расположился городок Дахау, привлекавший в своё время путешественников прекрасными парками и старинными замками, башнями и музеями, фонтанами и памятниками. Огромных трудов и чуточки везения стоило добиться этого места службы, настолько близкое к дому. «И это благодаря отцу. Всё же он действительно любил меня как своего собственного сына. Я бы извинился перед ним, прямо сейчас, но где же он теперь? Неделя. Ровно столько прошло с того дня, как он рассказал правду, а на следующий – он исчез. Возможно, в этом виноват я. Да, виноват в том, что родился».

Задумавшись, и без того короткая дорогая пролетела быстрее чем юность. Мартин с отрядом вышел на перрон где их уже ждали грузовики, которые должны были отвезти всех в концлагерь. На встречу вышел помощник коменданта и приказал строиться.

– Запрещено распространятся о работе лагеря. Нарушение правила, равно раскрытию государственной тайны и, следовательно, карается самыми жесткими методами, – произнес комендант. После Мартин вместе с остальным сел в крытый грузовик, поближе к заднему борту не желая вдыхать затхлый воздух.