Мозес

Суп был пустоват. В сравнении с тем, что готовила дома мать, это можно было назвать разве что подсоленной водой с какой-то там гущей. И ведь дом был всего в шестнадцати километрах отсюда, но словно в другом мире, живущий по совсем другим правилам. Мартин, копаясь в миске алюминиевой ложкой в поиске правды, не заметил, как возле него присел Томас Адлер. У него был тот же суп, но полный гущи и куском мяса, а на скромном ломте хлеба красовалось масло.

– Не дурно, – отозвался Мартин о его обеде.

– А то. Если жить, только на то, что дают, совсем скоро будешь похож на заключенных доходяг.

– А ты где берешь?

– Друзья, порочные связи, – засмеялся Томас, обнажив пустующий ряд зубов, – ничего, молодой, научишься. Говорят, ты все схватываешь на лету.

– А вот отсюда давай поподробнее, – повременив с пищей, спросил Мартин и уставился на охранника.

– Заявляю сразу: Томас Адлер мастер по слухам и сплетням, не пытайся от него что-то утаить, – гордо заговорил он о себе в третьем лице, – но о тебе, как назло, знаю только хорошее.

Мартин нахмурил брови и нетерпеливо заерзал, – Ну, и что же?!

– Говорят, у тебя настоящий нюх на евреев. Будь те в подвалах или даже замаскированные в гриме, находишь их там, где другие даже и не подумали бы искать! – Томас сыграл хитрый прищур, но тут же вошел в прежнее русло, – Многие здесь, в лагере, твои клиенты.

– А еще, – он перешел на шепот, – поговаривают, что это ты пару лет назад убил Мозеса Бернштейна. Но это уже совсем пустые слухи, как и твой суп, – он засмеялся, довольный собственной шуткой, и отдал хлеб с маслом Мартину.

День шел за днем, один похожий на другой. Подъем и завтрак, затяжная утренняя перекличка, караул – пост сдал, пост принял. Солнце в зените – обед, опять в патруль, ужин, вечерняя перекличка, отбой. Смерти на построении, шокирующие Мартина в начале, стали привычными. Это считалось легкой смертью, если умирал не от побоев, работы или болезней, а просто, от истощения, хотя, глядя на людей, выпадающих из строя, судьбу их легкой Мартину назвать, было трудно. «Но это же Рецидивисты! Пьяницы, коммунисты, евреи, гомосексуалисты, враги Рейха! – к ним жалости быть не должно», – не раз говорил помощник коменданта – низкорослый, грубый мужчина с черными усами и задатками неплохого оратора. Он напоминал Мартину о его собственных временах непоколебимой веры в идеалы, когда мир уже строго поделен на черное и белое. Его жизнь до того, как краски смешались в неясный серый цвет противоречий. «А что бы сказали они, если бы узнали?» – Мартин ощущал то гнетущее чувство, когда ни с кем не можешь быть откровенным, когда за право быть собой, можно лишиться свободы, или даже жизни. Это выглядело словно спектакль, а театр, увы, с неохотой отпускал своих актеров.

Мартин патрулировал внешний периметр лагеря, проваливаясь по щиколотку в липкую весеннюю грязь. За колючей, под электрическим током проволокой ходили заключенные, все как один похожие, разве что нашивки отличались и номера. Один из них, с вытянутой бритой головой и оттопыренными ушами подошел совсем близко к ограждению. Он наклонил на бок голову и уставился на Мартина. Охранник скинул с плеча винтовку и нацелился в заключенного, но тот даже не дрогнул при виде оружия.

– Отойди от забора, быстро! – грозно скомандовал Мартин. Заключенный едва слышно произнес:

– Не могу. Не могу больше.

Неожиданно быстро он сорвался с места, прямо навстречу Мартину. Из-под ног летели куски мокрой грязи и, сделав жалкую попытку прыгнуть, узник повис на заборе. Электрический ток сотряс тело, искры сыпались, как фейерверк, шел дым, запах паленой плоти ударил в нос, глаза заключенного закатились, а мышцы произвольно сокращались. Мартин, зритель жуткого танца смерти, смотрел, не отрывая взгляда, словно весь остальной мир исчез, пока его сердце не сжалилось над заключенным, и он не выпустил пулю в его обожженный лоб. Тело рухнуло в грязь, но продолжало конвульсировать, хотя жизнь уже его покинула. Для узника, это тоже был выход. Выход через черный ход. Уйти можно самому, или ждать, пока сопроводят. Он сделал свой выбор, в условиях, когда выбор нет. К телу подбежали два охранника с внутреннего периметра лагеря, а Мартин, продолжил свой патруль.