Мозес

Взгляд Мартина задержался на подростке, на пару лет младше него самого, возможно, лет шестнадцать или семнадцать. Он выглядел здоровее большинства узников, но то была лишь маска юности. Как и все, подросток был худ и бледен, но глаза еще не угасли в смирении. Мартин не мог оторвать взгляд от подростка, что-то, давнее, забытое, но скребущиеся когтями в дверь памяти не давало покоя. Он ждал, пока перекличка дойдет до парня, считая, что имя, станет ключом, но когда это случилось, не изменилось ровным счетом ничего. Его имя, пустой звук, как и десятки до него и еще больше после. Мартин лишь определил еврейскую принадлежность узника. «А ведь так сразу и не скажешь. Эй, а ведь я мог стоять рядом с тобой, а не здесь, с винтовкой. Почему именно так? Да потому что я был вброшен в одно место, ты в другое, я при одних обстоятельствах, ты при других. Кого-то жизнь вбросила в богатую семью, кого в бедную, к немцам или евреям и что ты можешь с этим поделать? Только продолжать катиться по инерции толчка того мирка, в котором родился. Жить по его традициям, законам и считать, что так и должно быть, а остальное – чужое, «не по-нашему». И я катился, катишься, возможно, и ты. А что же нужно, чтобы остановиться, осмотреться и покатиться в другую сторону? Ну, ответь же мне!». В самом конце строя кто-то запнулся, и перекличка началась сначала. Мозг отчаянно отказывался вспоминать подростка, но чувства не могли оставить в покое, застыть в безразличии. Мартин перебирал в уме лица, одно за другим. «Здесь немало твоих клиентов» – говорил Томас Адлер, но никого еще Мартин даже близко не припомнил, кроме этого паренька. «Был бы он кем-то из последних, я бы узнал, но кажется, это лишь мутное отражение, бесконечно далекий осколок прошлого, который помнят глаза и тело, но затерянный в закоулках ума». Перекличка окончена. Сегодня на аппельплац всего лишь двое умерших. Еще троих избили за то, что они, обессилив, упали, но всё же поднялись. Мартин заступал в патруль, но мысль о подростке ушла вместе с ним с площади. Теперь, он увидит его только вечером, и это если повезет, если тот, доживет до вечера.

   Ветер сегодня дул со стороны крематория и пепел оседал черным снегом. Аромат долгожданного обеда смешивался с тошнотворным запахом гари. То была служебная столовая. У кого-то пропадал аппетит, но перспектива остаться голодным до вечера не радовала, и они ели через силу.

– Согласен, с телами надо что-то делать, – сказал Мартин Томасу Адлеру, когда те вышли из столовой, – и крематорий не такое уж плохое решение. Но почему работает так часто, почти постоянно? Сегодня умерло всего двое, и от них столько пепла? – негодовал Мартин, на что Томас ухмыльнулся.

– А ты думаешь, на аппельплац, это все умершие?

– Вообще-то да.

– Я тоже раньше так думал. Но послушай…

– Томас Адлер, мастер слухов и сплетен, из этой серии? – прервал его Мартин, не желая опять слушать истории наподобие тех, что Адлер рассказывает каждый день: про инопланетян и призраков, про магические артефакты и безумные научные разработки. Мартин давно уже считал Томаса сказочником. Но заткнуть Адлера, ровно, как и уличить во лжи – было почти невозможно.

– Из серии разуй глаза и всё поймешь сам. Так что услышь для начала меня.

– Ну, давай, – неохотно согласился Мартин, ибо идти вместе им оставалось не долго.

– Сам понимаешь, это не предается огласке, всё строго среди своих, – с напущенной серьезностью начал Томас Адлер. Мартин усмехнулся и мотнул головой, – а ты не смейся, это дело государственной важности.

– Ну, еще бы. Если об этом сам Томас Адлер говорит.

– Тши! Не перебивай. Я многое видел своими глазами, что-то только слышал, но всё это многое объясняет.

– Например?

– А то, почему среди заключенных много больных тифом, гепатитом, холерой и даже тропической малярией?

– Это же лагерь, тут всякая зараза бродит.

– А вот и нет. Подумай головой, – Томас постучал костяшками пальцев по каске Мартина, – откуда здесь взяться тропической малярии? – Мартин в ответ пожал плечами. Адлер продолжил, снова перейдя на шепот, – Есть пару бараков, они… там проводят эксперименты. Для блага нашей армии, конечно же. Заключенных заражают разными болезнями и наблюдают, как она протекает, и пытаются разработать лекарство. Многие, конечно, умирают.

– Твоя история про инопланетян казалась мне правдивее, – сказал Мартин, – больше похоже на роман о безумных ученых, как те, что ты берешь в библиотеке по пятницам.

– Дурак ты! Не узнав и половины, уже обвиняешь во лжи!

– Кажется, я тебя уже достаточно узнал. Тебе лишь бы болтать.

– Не в этот раз! – вскрикнул Томас. Его выводило из себя, когда кто-то сомневался в его правоте, потому многие сослуживцы смирились и, кивая, слушали его истории. Томас продолжил – в отличии от остального, в этом ты можешь убедиться сам. Ты здесь каждый день, оглядись, пошевели мозгами, парень!

– Ладно, остынь, – примирительно сказал Мартин, – всё таки вполне возможно, ведь крематорий и правда работает больше, чем на пару умерших на аппельплац. Тем более если эти эксперименты нужны для фронта…