Мозес

– Стой! Не подходи к нему! – вскрикнул отец. Йозеф и глазом на него не повел и уверенным шагом продолжил идти. Отец направился за ним, Йозеф перешел на бег. В его руке появился листок пожелтевшей бумаги и в прыжке просунул его сквозь решетчатое окно.

– Эдвин! Бери! Оно искало тебя двенадцать лет! – только и успел сказать Йозеф, как машина с рёвом тронулась, оставив за собой облако выхлопных газов. Отцовская рука больно сжала плечо мальчика.

Идем в дом, – сурово сказал он.

***

«Мой дорогой Эдвин! Это уже третье письмо. Первые два оставлены тобой без ответа. Мама убеждает меня, что ты погиб, но я отказываюсь в это верить! Я буду писать тебе до тех самых пор, пока ты не вернешься или не окончиться война. Мне рассказывали, что письма на фронт иногда теряются в пути, пусть так и будет, я хочу в это верить.

Уже двум нашим соседкам прислали похоронки. Одна из них была в такой истерике, что я до сих пор слышу её вопли в своей голове. И к тому же, она скоро должна родить. Мне кажется это так странно – человек уже мертв, а его ребенок еще даже не родился. Её мужчина успел оставить после себя след, так или иначе его частица будет жить в ребенке, от того, думаю, и вдове легче. Но нас, любимый, почему нас застала война в столь юном возрасте? Мы еще даже думать боялись о детях, когда ты уходил на фронт, да ведь мы, сами еще были детьми! Но сейчас я так бы хотела от тебя ребенка. И если тебе дадут отпуск, то я приглашу тебя на наше давнее место свиданий, в тот каменный домик на пустыре. Я часто вспоминаю, как мы впервые нашли его, прячась от дождя. А когда ты притащил туда кровать я сочла тебя развратником! А сейчас бы я всё отдала, чтобы вернуться в те дни и согласиться на всё.

Не хотелось говорить, но ты должен знать. Сейчас у нас не самое лучшее положение в семье. Мы скитаемся с одной съемной квартиры на другую. С едой в городе не очень хорошо и вскоре мы переедем из Мюнхена в село Г**** к дяде Клосу. У него своё хозяйство и там мы сможем пережить эти трудные годы. Посему, прикрепляю, адрес и почтовое отделение моего вскоре нового дома. Когда ты вернешься (а я знаю, ты обязательно вернешься!) ищи меня там. Боюсь, что в городе, мой след может затеряться. Я буду слать тебе письмо, за письмом приписывая каждый раз этот адрес и ждать. Ждать тебя.

                                                    Твоя Элли».

Письмо выпало из рук Эдвина. Машина подпрыгнула на кочке, и он ударился о низкий потолок. В голове всё перемешалось, словно мысли были шариками и теперь беспорядочно катались в голове. Много лет Эдвин верил в другие события: Огромная воронка от взрыва на месте её дома убеждала, что Элли мертва, и подливали масла в огонь россказни бестолковых соседей о том, что его невеста еще до взрыва встречалась с каким-то парнем, так и не дождавшись солдата. Эдвин был уверен, что потерял то, ради чего каждый день пытался выжить и не сойти с ума среди безумия. И поверив в это, ворота оказались открыты, и все демоны хлынули в его ум, раздирая каждую частицу.

Эдвин знал, что будет дальше. Его привезут в отделение и опознают в нем беглого пациента психбольницы. Вернут к лечению, но вскоре признают вменяемым и отпустят. Но как дальше жить с осознанием упущенных лет и веры в то, чего не было на самом деле? Эдвин еще несколько раз перечитал адрес в письме. Появись он сейчас, спустя столько лет, что она скажет? Ждала ли она его или одумалась и вышла замуж не теша себя призрачной надеждой на его возвращение? «Конечно, конечно же, она вышла замуж, – думал Эдвин, – Ха! И ради чего ждать! Я и сам буду рад, если у неё уже есть семья» – убеждал себя он, но в глубине души остатки самолюбия шептали «Она всё еще ждет и любит только тебя и никто ей больше не нужен». Машина остановилась возле отделения полиции. Снаружи щелкнула задвижка, и двери со скрежетом открылись, обдав задержанного холодных порывом зимнего ветра. Из глаз выступили слезы: «Это от ветра» – подумал Эдвин.

***

1938 г.

Утренние сумерки в гнетущей тишине были окутаны туманом. В его густой пелене разгорался и тух едва заметный огонёк сигареты. Человек в черном пальто стоял под фонарным столбом и задумчиво курил в ожидании рассвета. Электрическая лампа еще горела, но свет её становился всё менее заметным, уступая пробивающемуся из-за горизонта солнцу.

Холодно, сыро. Даже в кожаные сапоги просочилась влага, и человек у столба переваливался с одной ноги на другую. Осень не щадила ни деревьев с её умирающей листвой, ни легких простудившегося путника. Он подолгу кашлял, содрогая своим хрипом тишину утренних улиц, а испуганные птицы слетали со столбов с недовольным криком.

Мужчина в пальто затянулся остатком сигареты и поперхнулся, когда из-за тумана проявились очертания идущего человека. Он стряхнул пепел и стал пристально вглядываться в силуэт. Прохожий тоже обратил на него внимание. Расстояние сокращалось, и глаза их встретились в испытывающем взоре.

– Йозеф? – обратился к прохожему человек в черном пальто, – Ай! – тлеющий бычок обжег пальцы.

– Мы знакомы? – удивленно спросил Йозеф.