– А может он не хочет говорить с тобой.
– Кто там, Майя? Впусти! – послышался ослабший голос , но Вилл узнал бы его из сотен.
– Йохан! – крикнул он с порога, но массивная женщина преграждала путь.
– Что тебе муж сказал? Ну же! – улыбнувшись, сказал Вилланд, и Майя, нехотя отошла в сторону.
В квартире за все годы казалось, ничего не изменилось, и Вилл еще больше ощутил себя в тех далеких годах, когда провал между ним и Йоханом только начинал разверзаться, будучи лишь небольшой трещиной.
– Йохан! Старый проказник, где ты?
– Он в спальне, – строго ответила Майя.
– Эй! А раньше ты уже в четыре утра был на ногах! Хватит валяться! – Вилл зашел в спальню, и подавился собственными словами.
– А просыпаюсь я так же в четыре. Только не встаю, – сказал Йохан с той же светлой улыбкой, – Здравствуй, друг.
– Что, черт возьми, произошло?
– Если ты про это, – он кивнул на инвалидную коляску, грозно стоявшую в углу, – про это тебе должно быть известно.
– Я не понимаю!
– Искренне на это надеюсь. Несколько недель назад, меня сбила машина, и я не думаю что это случайность. В салоне сидело двое в нацисткой форме, очень похожие на твоих друзей.
– Генрих и Отто?! – вскрикнул Вилл.
– Наверное. Сбив меня, водитель дал задний ход и проехался по моим ногам еще раз.
– Я… понятия не имею, зачем им это! Я разберусь с ними! Обещаю!
– Не стоит, друг мой! Они зря старались, мне всё равно осталось не так много.
– Что?
– Кости то срослись бы, но боюсь, не успеют. Вот так ирония, я врач, но ничем не могу себе помочь!
– Да говори уже, что с тобой! – потеряв самообладание, Вилл перешел на крик. Йохан испытывающе посмотрел на друга.
– Опухоль мозга.
Большие, напольные часы отсчитывали минуту за минутой, унося безвозвратно жизнь, приближая смерть, и двое, молча, лишь теряли драгоценное время.
– Но ведь делают операции! – очнулся Вилланд.
– Делают. Я даже примерно знаю как, я же врач. Но у военного пенсионера и за сто лет не наберется той суммы, что требуется для операции.
– С деньгами я могу помочь!
– Уже слишком поздно. Любое вмешательство будет фатальным для меня. Но, несмотря на боли, я всё же хочу побыть немного в этом мире – с женой, дочерью, другом, – Йохан взял бокал с водой и сделал несколько глотков.
– Вилл, – он строго посмотрел в глаза собеседнику, – ты ведь пришел не просто так.
– Я… просто… – Отрицать было бессмысленно. Чувствуя присутствие смерти, Вилл хотел поговорить обо всем, что только придет в голову, но он действительно пришел не просто так.
– Ты прав, – признался Вилл.
– Не стыдись этого. Всем, так или иначе, что-то нужно друг от друга.
– А что же тогда нужно тебе от меня?
– Для начала уже неплохо было увидеть тебя, – сказал Йохан, улыбнувшись, но рот тут же скривила гримаса боли, – у нас не так много времени! Не хочу, что бы ты увидел, как я кричу и извиваюсь на кровати как змей в очередном приступе. К делу!
Вилл не знал, как начать. Целую неделю он думал об этом разговоре, но когда момент настал, слова склеились в липкий комок мыслей.
– Мартин. То есть Мозес он… – Вилл бросил взгляд на Йохана. Молодой внутри, жизнерадостный доктор сидел под маской больного старика и смотрел ему в глаза.
– С ним что-то случилось? – беспокойно спросил доктор.
– Случилось. Он не тот, кем я его считал.
– В первую очередь он твой сын.
– Он еврей! – воскликнул Вилл и замер, закрыв рот рукой, но Йохан не дрогнул и мышцей на лице.
– Я знаю, – тихо сказал он.
– Что? Откуда?
– Я лечил его, еще когда он был Циммерманом. Я
думал, что ты знаешь.
– Ничего я не знал! И ты не сказал мне об этом?
– А это что-то меняет?
– Это меняет всё! Ты забыл кто я?
– Ты Вилланд Мердер: человек, который приютил у себя чужого ребенка и воспитывал как своего.
– Черта с два так было, если бы я знал кто он! Разве ты мне друг после того, что скрыл это?
– Самый настоящий. Ведь именно ко мне ты пришел поговорить об этом, – Вилл знал, что Йохан прав, но обида еще свербела в душе.
– Роза рассказывала мне о нем. Кажется, он стал именно тем, кого ты и хотел: верным партии и идеям, активным деятелем и даже командиром отряда. В отличие от Йозефа, да?
Он попал в точку. Родной сын разочаровывал отца чаще, чем приёмный, непримиримой расы ребенок, ставший воплощением его мечты.
– Разве воспитание важнее крови? – дрожа, спросил гость.
– Разве кровь вообще что-то значит?
– Всё! – ответил Вилл.
– Почему же ты тогда взял подкидыша, если кровь значит всё?
Вилл ничего не мог ответить. Может просто потому, что с первых дней полюбил ребенка? Но признаться в этом, равно измене, и он молчал.
– Пусть в нём нет частицы твоей крови, но в нем частица твоей души, – продолжал Йохан, понимая, что времени на молчание нет, – часть твоей личности, характера и темперамента отпечатались в нём и ты с этим уже ничего не поделаешь.
– Так что мне тогда делать? – спросил Вилланд, но Йохан скривил лицо и закричал так, словно они опять попали на поля сражений, только вокруг не свистели снаряды и пули, а враг не шел в наступление, враг был уже в его голове, медленно разрушая мозг.
В спальню вбежала Майя, – Опять! – вскрикнула она.
– Что происходит? – испуганно спросил Вилл.