Мозес

– Послушайте, – сказал Давид, подходя и делая скорбное лицо. – Я забыл в номере деньги. Сейчас поднимусь к себе и принесу. Вы ведь еще не закрываетесь?

– Не надо, – сказал боксер, который принес им кофе. Пожалуй, если прислушаться, это «не надо» прозвучало как «не мешай».

– Почему? Мне только подняться, – Давид стал подозревать, что его не понимают.

– Не надо, – повторил официант, не глядя в его сторону. – За счет заведения.

Сказано было так, словно он прощал им, по крайней мере, утрату миллионного состояния.

По чудовищному акценту, с которым он говорил, можно было подумать, что он уроженец Эфиопии.

– Тогда спасибо, – и Давид от неожиданности расплылся в глупой улыбке.

– За счет заведения, – засмеялась Ольга, выходя из-за стола. – Мы разбогатели на две чашки кофе.

– Серьезные ребята, – сказал Давид. – А теперь пошли, я тебе покажу одно хорошее место.

Одновременно он просигналил появившемуся в глубине зала охраннику, что скоро вернется. Тот сразу все понял и исчез.

Как и следовало ожидать, хорошее место оказалось туалетом для служащих.

– Господи, Дав, – сказала она – Ты не мог придумать что-нибудь поумнее?

– Тихо, – сказал он, целуя ее и чувствуя, наконец, запах ее духов. – К сожалению, я вижу, что ты, кажется, ничего не понимаешь в хороших местах. Это, ей-богу, печально.

– И не хочу ничего понимать.

– Тогда стой тихо и не мешай, – он отшпилил от куртки булавку и попытался с ее помощью открыть замок. – Между прочим, кроме интеллекта, эта работа требует еще огромной выдержки…

– Сам себя не похвалишь, – сказала она.

Откуда-то из глубины коридора раздался шум и чьи-то голоса.

– Я боюсь, – шепнула она.

– Чего? – спросил Давид, прислушиваясь. – Видишь, что тут написано?..For staff. Для сотрудников. А все сотрудники сейчас спят.

– Я в курсе, что такое «for staff».

– Вот и прекрасно, – сказал Давид, пытаясь открыть булавкой замок. – Кто знает, что такое «for stuff», тот далеко пойдет.

– Ты всегда носишь с собой булавку? – спросила она, продолжая озираться.

– Только тогда, когда есть шанс встретить хорошенькую барышню.

Она сказала:

– Дурак ты, Дав.

Дверь щелкнула и открылась.

– Вперед, – сказал он, обнимая ее за талию и легонько подталкивая в открывшуюся дверь.

– Дав, – прошептала она.

– Уже пришли, – сказал он, закрывая за собой дверь. Потом, не откладывая дела в долгий ящик, расстегнул на ее джинсах молнию.

– Дав, – сказала она, поймав его руку. – Не надо.

– Да, – сказал он. – Да… Да… Да…

– Там, наверняка, все слышно.

– Плевать.

– Это кому как.

– Я сейчас умру, – сказал он, стаскивая с нее джинсы. – Ты ведь не хочешь, чтобы я умер?

– Иногда хочу.

– Тогда иди сюда, – и он повернул ее к себе спиной.

– Дав!

– Тш-ш-ш, – сказал он негромко, одновременно наваливаясь на нее и покусывая ее ухо, зная, что потом все будет так, как и должно было быть, как и было всегда, так что нечего было особо удивляться этому прерывистому дыханию, или блуждающим по телу ладоням, или этим бесстыдным движениям, долгим поцелуям, и сдавленным стонам, а вдобавок еще всем этим сопутствующим словам, вроде «да, милый» или «еще, мой хороший», или «так, так, так», или этим неконтролируемым уже звукам, которые не боялись, что их услышат, потому что – что же было бояться тем, кто наперекор всем географическим и прочим истинам рисковал забыть не только, как тебя зовут, но и где ты сейчас находишься, – хотя это последнее, – если, конечно, присмотреться, – было отчетливо, ясно и не вызывало никаких сомнений.

Омфалос, сэр.

Центр мира, куда сходится все, что имеет для Небес хоть какую-нибудь ценность.

Нечто, что могло укрыть тебя лучше, чем все хваленые укрывища земли.

– Омфалос, – прошептал он, держа ладонь на ее животе и, одновременно, целуя ее в шею и при этом борясь с желанием впиться в нее зубами, как впивается в теплое тело добычи охотничья собака.

– Омфалос, – глухо повторил он, запрокидывая ей голову и пытаясь дотянуться до ее губ, понимая, что пока он чувствует тепло ее тела и запах ее волос, омфалос, центр мира, спасающий и надежный, находился именно тут.

Она спросила хриплым, не принадлежащим ей голосом:

– Что ты сказал?

Кажется, он ничего не ответил, и лишь спустя какое-то время, повторил, прокричал, простонал и прохрипел тающее во рту сладкое имя этого чуда:

– Омфалос, сэр.

– Омфалос, Мозес, – повторил он, надеясь одним словом выразить все происходящее, которое длилось и длилось, оставляя тебя в подозрении, что все сейчас происходящее так и будет длиться до скончания века, не давая тебе времени заскучать и ничего не помня о реальном мире, так что иногда ему вдруг начинало мерещиться, что никакого мира на самом деле вовсе не было, а был только этот омфалос, прячущийся до поры в этом до блеска вымытом клозете для сотрудников, куда могли попасть только те, кто вовремя позаботился обзавестись от него ключами.

32. Филипп Какавека. Фрагмент 9