Мозг отправьте по адресу...

Ранний футуризм предвоенных лет и эпохи мировой войны отличается крайней резкостью и аффектированностью («Пощечина общественному вкусу»[226]), нарочито рассчитанными на возможно большее эпатирование общепринятых взглядов на искусство, всего классического в литературе, поэзии, живописи. Как по форме, так и по содержанию это литературное течение было направлено на разрушение считавшихся классическими канонов построения стиха. Разбивались мелодичность и музыкальность звучания стиха, вместо них выступала на первое место ударность ритмическая и смысловая.

Поэтическая речь приобретала конкретную заостренность и злободневность разговорной речи, в содержание стиха врывалась повседневная действительность. В этом разрушении старых стихотворных форм находил свое выражение бунт футуристов в искусстве, доходивший до крайних, уродливых степеней в знаменитом лозунге – сбросить классиков с парохода современности.[227]

За внешним «озорством» М. – футуриста крылись, однако, глубокие истоки, берущие свое начало в стихийном протесте против пошлой рутины окружающей среды, созданной казарменным, душившим все живое, чиновничье-бюрократическим строем самодержавия. Поэзия М. пронизана насквозь социальными мотивами, выступающими часто в обнаженно-неприкрытой форме. Этот момент раскрывается с отчетливостью в раннем творчестве М., в его относящихся к этому периоду поэмах «Облако в штанах», «Флейта-позвоночник», в трагедии «Владимир Маяковский»[228] и др.

В этих произведениях М. восстает против социальной несправедливости и призывает к ее ниспровержению: «Я с детства жирных привык ненавидеть»; «…Выньте, гулящие, руки из брюк – берите камень, нож или бомбу, а если у кого нету рук – пришел чтоб и бился лбом бы»; «…выше вздымайте, фонарные столбы, окровавленные туши лабазников».[229]

М. чутьем большого художника, насквозь реального и всем своим существом слившегося с течением эпохи, улавливал нарастающий вал грядущего революционного восстания.

Где глаз людей обрывается куцый,
главой голодных орд,
в терновом венке революций
грядет шестнадцатый год.[230]

В этих стихах почти с точностью предсказано наступление революции.

Протест М. этого периода является, однако, протестом индивидуалиста, бунтаря-одиночки. В нем чувствуется одновременно как бы растерянность перед непонятным и враждебным, противостоящим человеку, коверкающим и уродующим человека миром, перед неумолимым движением вещей, порожденных человеком, но вырвавшихся из-под его власти, наступающих на него и раздавливающих его своей тяжестью (война!). В них поэт проецирует неумолимость, с которой законы капиталистического общества обращаются против самого этого общества. Отсюда возникают искривленные, уродливые, искаженные фантасмагорические образы города в ранних произведениях М. (урбанизм), их страшный надрыв.

В творчестве М. очень ярко отражаются основные черты его личности. Оно насквозь автобиографично, что гармонирует с искренностью и непосредственностью, с которыми выявлялась личность М. во всем. В силу этого творчество М. представляет благодарный материал для характерологических сравнений. В особенности ярко это единство и взаимопроникновение творческой и «человеческой» сторон личности сказывается в раннем М., в период бурного развертывания личностью своих качеств. Остановимся здесь на главнейших моментах, наиболее характерных и типичных для М. – поэта и человека.

Творчеству М. этого периода свойственен неистовый гиперболизм художественных образов и метафор – тенденция к гигантским, доводящим до гротеска и карикатуры преувеличениям, к максимальному выпячиванию и заострению отдельных черт, что влекло за собой резкое смещение и искривление планов и накладывало на произведения М. отпечаток необычайности, вычурности, странности.

Действительность преломлялась в художественном сознании М. как бы сквозь сильное увеличительное многогранное стекло. Но не менее сильно гиперболизм сказывался и во всем поведении М., в характере его чувствования, мышления и действий вообще. Склонность М. к преувеличениям проистекала из его чрезмерной чувствительности, из обостренного до крайности восприятия им действительности, с одной стороны, и из бурного, связанного с интенсивностью и глубиной проявлений его эмоциональной сферы и не всегда уравновешиваемого образа его реагирования – с другой.

При всей своей нарочитой грубости и «брутальности» в выражениях («Мой голос похабно ухает»[231]), поэзия М. в то же время глубоко лирична. В ней внешняя агрессивность и «булыжная» увесистость переплетаются с большой внутренней нежностью и чувствительностью, часто мимозоподобной. Это сочетание отнюдь не случайно, но всецело гармонирует со всем складом характера М., вытекая из глубинных свойств его натуры. Обе эти разноречивые черты отчетливо выступают в поведении М. и в его личной жизни, резко сменяя одна другую в зависимости от обстоятельств.