Мозг ценою в миллиард

В пять утра посиневший от холода я въехал в Манхэттен. В южном Техасе стояла такая жара, что можно было поверить в наступление лета, но тридцать минут пребывания в Нью-Йорке развеяли эту иллюзию. Я ехал через Манхэттен в «кадиллаке» Генерала — с сиденьями, покрытыми шкурой леопарда. За рулем сидел водитель Мидуинтера.

Пять часов утра — мертвый час манхэттенской ночи. Только на один этот час замирает город. Гробы, доставленные к дверям городских больниц, еще стоят пустые, без своей страшной начинки. Закрылся последний кинотеатр на Сорок второй улице, и даже в бильярдных убраны кии и закрыты двери. Уборщицы пока не пришли в учреждения и конторы. Модные рестораны закрылись, а кафетерии еще не работают. С улиц исчезли такси. Последний пьянчужка завернулся в газету и растянулся на скамейке в Баттери-сквер. На вашингтонском продуктовом рынке бродяги расположились вокруг огня, разведенного в котлах. Редакции газет отпустили свои радиофицированные машины, потому что так холодно, что даже уличные грабители сидят дома, к большому сожалению патрульных, которым очень хотелось бы отогреть уши в полицейском участке. Семьдесят тысяч диких городских котов, устав от беготни за голубями в прибрежном парке, тоже спали, забившись под стоящие длинной вереницей автомобили. Умолкли даже радиостанции, вещающие на испанском языке. Лишь сжатый пар, ревущий в трубопроводах под шоссе и несущийся со скоростью триста миль в час, выбрасывая тут и там туманные языки, нарушает тишину, да еще — шорох мокрых газет, разбросанных, насколько охватывает глаз, далеко до самого горизонта, где встает багряный рассвет.

Машина проехала по Бродвею и Уолл-стрит и остановилась у стеклянной скалы, в которой отражались здания поменьше, словно заключенные в стеклянные клетки конструкций. Худой мужчина без рубашки, с пистолетом за поясом и в скрипучих ботинках, отпер стеклянную дверь, запер ее за нами и провел нас к нескольким лифтам с табличкой «Скоростной, только от 41 до 50». Он медленно жевал резинку и говорил так тихо, как обычно разговаривают ночью.

— Не правда ли, великолепно? — спросил он, в третий раз нажав кнопку лифта. — Современная техника — это фантастика.

— Да, — согласился я. — Еще немного — и машины начнут нажимать на кнопки для вызова людей.

Он повторил эти слова самому себе, и закрывшиеся дверцы скоростного лифта отрезали его от нас. Лифт возносился так быстро, что у меня заложило уши, цифры на табло мелькали, как результаты игры в бинго. Кабина остановилась, издав мелодичный звон. У лифта стоял мужчина в белых брюках и свитере, на котором было написано «ГОРНО-СПОРТИВНАЯ КОМАНДА МИДУИНТЕРА».

— Сюда, приятель, — позвал он меня и пошел по коридору, размахивая белым полотенцем. Полотенце вращалось с резким присвистом. В конце коридора был спортивный зал. В самом центре зала, методично крутя педали велотренажера, сидел Генерал Мидуинтер.

— Заходи, сынок, — пригласил он.

Я загляделся на его огромные белые шорты, белую майку и белые мягкие перчатки. Генерал выглядел что надо!

— Ты уложился вовремя. — Он произнес это так, будто обращался к упакованному чемодану, довольный хорошо организованной транспортировкой.

— Слышал, что ты немного переутомился во время активного курса обучения. — Он взглянул на меня и подмигнул. — Я еду из Нью-Йорка в Хьюстон.

— Пять и три четверти, — сказал мужчина из горно-спортивной команды.

Мидуинтер немного покрутил педали и снова нарушил молчание.

— Следи за здоровьем, сынок, — наставительно сказал он. — В здоровом теле — здоровый дух. Избавься от лишнего веса.

— Я нравлюсь себе и таким, — ответил я.

Мидуинтер уставился на руль тренажера.

— Потакание своим желаниям приводит к сексуальной распущенности и увлечению порнографией. Ослабляет страну. — Его лоб покрылся капельками пота. — Это все — оружие коммунизма.

— Русские запрещают порнографию, — возразил я.

— Для самих себя, — сказал Мидуинтер, пыхтя. Он погрозил мне пальцем и повторил: — Для самих себя.

Только сейчас я понял, что подмигивания Мидуинтера были на самом деле нервным тиком.

— Раньше строили корабли из дерева, — сказал он, — а людей делали из железа. Теперь корабли делают из железа, а людей — из дерева.

— Русские? — Я сделал вид, что не понял.

— Нет, не русские, — обиделся Мидуинтер.

— Ровно шесть миль, Генерал Мидуинтер, — сказал мужчина в свитере.

Мидуинтер слез с тренажера, чтобы не проехать лишнего дюйма. Он потянулся за полотенцем, даже не глянув, там ли оно. Мужчина из горно-спортивной команды позаботился, чтобы оно оказалось на месте, потом натянул резиновую перчатку поверх белой перчатки на ручном протезе Мидуинтера. Генерал прошел в раздевалку и скрылся в душевой.

Сквозь шум воды донесся его громкий голос:

— Сегодня осталось только два типа умов. Первые хотят, чтобы все за них решало правительство, как за инвалидов. Им надо, чтобы все от пеленок до шляпы было сделано на какой-нибудь государственной фабрике, а тело закончило бы свой путь где-нибудь на свалке и было вывезено на удобрения.