Мозг, ты спишь? 14 историй, которые приоткроют дверь в ночную жизнь нашего самого загадочного органа

Многие из моих пациентов с нарколепсией планируют свой дневной сон: в определенное время в школе или на работе они уходят в тихое место, порой даже залезают в шкаф или закрываются в туалете и спят там десять-двадцать минут. Одной из особенностей нарколепсии является то, как сильно сон восстанавливает силу, «подзаряжая батарейки» и позволяя человеку чувствовать себя бодрым следующие несколько часов. Он продолжает: «Я могу заниматься своей жизнью, хлопотать по дому, делать покупки – все то, что люди считают обычной жизнью, – я могу всем этим заниматься, потому что мне не приходится работать. По сути, я получаю свои таблетки, однако не принимаю их каждый день. Могу выпить их с утра, если предстоит что-то важное, ради чего мне нужно хорошенько сосредоточиться».

Кристиан также говорит о том, что я иногда слышу и от других своих пациентов с нарколепсией: некоторые аспекты расстройства ему даже нравятся. «Если вы видели фильм „Начало” с Леонардо Ди Каприо, он является хорошим примером того, на что похожи мои сны». В другой раз он привел мне для сравнения еще один фильм: «Это как если бы Матрица действительно существовала, только в моем собственном разуме. Ночью я просто живу другой жизнью». Я спросил у него, кем он является в своих снах про «Матрицу» – Киану Ривзом или Лоуренсом Фишборном. Он смеется: «Нет, я – это я. Я главный герой рассказываемой истории. И мне это нравится».

Подозреваю, что удовольствие, которое Кристиан получает от того, что ведет по ночам несколько жизней, в какой-то мере компенсирует для него ограничения, с которыми он сталкивается из-за нарколепсии днем. Я рассказал ему про другого своего пациента, которому кажется, что его вызванные нарколепсией сны несут какой-то духовный посыл, что он связывается с миром на каком-то ином уровне. «Да, я чувствую себя в каком-то смысле особенным, если в этом есть какой-то смысл. И так как я с особым подозрением отношусь к некоторым темам, касающимся науки и правительства, то всякое читаю. Не то чтобы я всему верил, однако я примечаю всякие идеи насчет телепатии и всего такого. И как по мне, если это действительно существует, то я должен быть хорошим кандидатом на подобные способности. Мне кажется, что я пытаюсь связаться во сне с разными людьми, понимаете?»

Не уверен, насколько Кристиан действительно во все это верит, однако он явно проводит немало времени в попытках как-то интерпретировать свои переживания, увидеть в них какой-то смысл. Очевидно, что у этого личного ночного мира есть свои плюсы. «Я вижу вещи, которые никто прежде не видел, да и вряд ли когда-нибудь увидит. Пускай они и не настоящие, я все равно их видел, сталкивался с ними. Обычный человек никогда подобного не испытает, потому что ничего не запоминает. Ему может за всю жизнь запомниться всего один-два сна, понимаете?»

Что касается того, зачем нам снятся сны, то, просматривая эту главу, я вижу много вопросов, но очень мало определенных ответов. У БДГ-сна и сновидений, вероятно, есть несколько функций, которые могут отличаться на разных этапах жизни. На данный момент ответ все тот же: «Я не знаю».

14. Бессонница

В 2005 году журнал New Yorker опубликовал разоблачение условий содержания боевиков в тюрьме в Гуантанамо. В статье подробно описывалась методика, применяемая учеными и медиками «с целью воспользоваться физическими и психическими слабостями заключенного». Процедуры, которым подвергали заключенных, были основаны на финансируемой Пентагоном программе под названием SERE – выживание, уклонение, сопротивление и спасение, – изначально разработанной ВВС США, чтобы помочь пилотам, подбитым во время Корейской войны, справиться с запредельным насилием в случае попадания в плен.

Центральной составляющей методики, применяемой в тюрьме в Гуантанамо, была депривация сна и нарушение режима сна. Автор статьи написал: «Депривация сна была столь распространенным методом… что дознаватели называли процесс перевода заключенных каждый час-два из одной камеры в другую «бонусной программой для частых полетов». Цель данной процедуры заключалась в доведении заключенных до такого уровня психологического стресса, чтобы они потеряли способность саморегуляции, то есть, как это было описано в статье, «способность сдерживать или контролировать собственное поведение». Эта потеря самоконтроля упрощала проведение допроса, делая заключенных более податливыми и способствуя выдаче ими важных разведданных.

Дискуссия разгорелась по поводу того, является ли систематическая депривация сна в данном контексте законной и этически допустимой формой проведения допроса или же это самые откровенные пытки. После не остается ран или шрамов, да и боли данная процедура не вызывает. ООН в своей Конвенции против пыток дала пыткам следующее определение: