Мозгоимение: Фальшивая история Великой войны

И как-то так получилось, что именно в морозном январе 44-го в Катынский лес прибыла возглавляемая академиком H. H. Бурденко «Специальная комиссия по установлению и расследованию обстоятельств расстрела немецко-фашистскими захватчиками военнопленных польских офицеров». Задача, поставленная перед комиссией (работу которой непосредственно контролировали аж два заместителя наркома внутренних дел — С. Круглов и В. Меркулов), однозначно определялась ее названием. Комиссия приехала на место преступления с готовым выводом о виновности одного из двух возможных преступников. Оставалось только найти какие-нибудь вещественные доказательства «расстрела немецко-фашистскими захватчиками военнопленных польских офицеров». Имея за спиной поддержку двух заместителей Берия, имея возможность найти и принудить к даче нужных показаний любых «свидетелей», комиссия Бурденко могла бы слепить более-менее сносную фальсификацию. Но не смогла.

К работе «Специальной комиссии» не были привлечены ни эксперты нейтральных стран, ни криминалисты стран антигитлеровской коалиции, ни даже представители просоветских польских организаций, из которых в Москве в то время формировали новое, «правильное» правительство Польши.

В течение одной недели (с 16 по 23 января) на январском морозе было эксгумировано 925 трупов (правда, затем это число в отчете Комиссии увеличилось до 1380). На этом «основании» был сделан вывод о том, что в Катыни расстреляно 11 тыс. польских офицеров (многократное завышение числа жертв было нужно для того, чтобы объяснить факт исчезновения узников Осташковского и Старобельского лагерей). В отсутствие каких-либо независимых свидетелей на трупах было даже «обнаружено» девять документов (почтовые отправления, квитанции с датами позже мая 1940 г.). После этого «Специальная комиссия» сочла свою работу законченной и пригласила на место эксгумации иностранных корреспондентов.

Первое же, что бросилось в глаза журналистам, была теплая одежда (шинели, шарфы, перчатки, теплое нательное белье) на трупах людей, якобы захваченных немцами в жарком июле 1941 года (упоминания о небывалой жаре встречаются буквально во всех мемуарах как советских, так и немецких участников июльских боев). На естественный (и легко прогнозируемый!) вопрос о том, почему пленные поляки не разбежались после того, как бесследно разбежались их конвоиры из НКВД, академик Потемкин не нашел ничего умнее, как ответить: «Они как работали, так и остались работать по инерции». Вопрос о том, кто же «по инерции» продолжал кормить 11 тыс. мужчин, якобы занятых дорожно-строительными работами посреди поля боя смоленского сражения, остался не заданным. Осталось много незаданных вопросов — но шел январь 1944 года, Красная Армия громила ненавистных фашистов, на освобожденной территории СССР были уже обнаружены бесчисленные следы чудовищных злодеяний гитлеровских оккупантов. И ни у одного журналиста не повернулся тогда язык или перо для того, чтобы поставить под сомнение шитые «белыми нитками» выводы комиссии Бурденко…

Вот на этом бы товарищу Сталину стоило остановиться, но два года спустя, в ослеплении своей триумфальной славы Величайшего Полководца, он зачем-то решил поднять вопрос о расстреле в Катыни на Нюрнбергском процессе. В основу аргументов обвинения были положены «документы» и выводы комиссии Бурденко. Это была большая ошибка. Даже Нюрнбергский процесс, в котором одна из сторон конфликта присвоила себе права одновременно судьи, прокурора и следователя, даже этот странный Трибунал, который, в нарушение всех писаных и неписаных норм правосудия, заранее составлял перечень тем, вопросов, документов, фактов, которые не должны быть обсуждаемы, даже этот «суд победителей» все же очень сильно отличался от советского «народного суда» образца 37-го года. И то, на что закрыли глаза журналисты в январе 44-го, не могли не заметить многоопытные немецкие адвокаты весной 46-го.

Прежде всего, оказалось, что указанная в Обвинительном акте цифра жертв расстрела неожиданно и без какого-либо обоснования изменилась с 925 до 11 тыс. человек. Защита привлекла внимания Трибунала к этим странным манипуляциям, потребовала и добилась вызова свидетелей сторон. В Москве начался большой переполох. 21 марта была собрана на внеочередное заседание Комиссия Вышинского, которой еще в сентябре 1945 г. было поручено руководить ходом Нюрнбергского процесса. К работе по подготовке «свидетелей» и обвинительных материалов привлекались крупнейшие фигуры советских карательных ведомств: Абакумов, Вышинский, Меркулов. Через пять дней после заседания Комиссии прокурор специального уголовного суда в Кракове Р. Мартини, которому еще в декабре 1945 г. было поручено подготовить польских свидетелей и показания для Нюрнберга, был убит в своей квартире.