Читаем Мозговой трест. 39 ведущих нейробиологов – о том, что мы знаем и чего не знаем о мозге полностью

Напоследок выскажу еще одну мысль. Универсальные представления о красоте лица сформировались под влиянием внешних условий, в которых отбирались определенные предпочтения и сочетания черт, критически важные для здоровья и репродуктивного успеха, на протяжении почти двух миллионов лет эпохи плейстоцена (она закончилась приблизительно 11 700 лет назад — мгновение с точки зрения эволюции). В нынешних обществах ограничения, налагаемые отбором, больше не действуют. Так, в большинстве технологически развитых стран заражение паразитами не входит в число главных причин смертей. В современном мире, где существуют антибиотики, хирургия, контроль над рождаемостью и искусственное оплодотворение, критерии отбора для репродуктивного успеха меняются. В новых условиях могут измениться и сочетания физических черт и предпочтений, способствующих выживанию. По мере того как мы интенсивно преобразуем окружающий мир, современная медицина и технологические инновации меняют саму природу красоты.

<p>«Человек может делать то, что желает, но не может желать, чего ему желать»</p><p><emphasis>Скотт Стернсон</emphasis></p>

В 1839 ГОДУ пятидесятидвухлетний немецкий философ Артур Шопенгауэр жил в одиночестве во Франкфурте. Он был о себе очень высокого мнения, но современники это мнение не разделяли. Шопенгауэр выражал крайне пессимистические взгляды на природу человека и поэтому так и не женился. (О браке он говорил так: «Жениться — все равно что сунуть руку в мешок со змеями и надеяться, что вытянешь не змею, а угря».) В первые 50 лет своей жизни он не пользовался известностью и влиянием, но унаследованное богатство позволяло ему заниматься научными изысканиями.

Стремясь к признанию, Шопенгауэр принял участие в конкурсе Норвежского королевского научного общества, где требовалось написать эссе на тему «Можно ли доказать существование свободы воли исходя из наличия самосознания?» Важно, что отсутствие у Шопенгауэра ученой степени не стало препятствием для участия в конкурсе, поскольку работы принимались анонимно. В своем эссе он определил волю как мотивацию, лежащую в основе выбора. Шопенгауэр последовательно доказывал, что, хотя люди свободны в своих действиях, их воля не свободна — она ограничена естественными факторами. (Почти сто лет спустя Альберт Эйнштейн метко перефразировал Шопенгауэра: «Человек может делать то, что желает, но не может желать, чего ему желать».) Работа Шопенгауэра, отрицавшая свободу воли, принесла ему победу в конкурсе, а идеи философа оказали значительное влияние на мыслителей XIX и XX века[447].

Мысль Шопенгауэра заключалась в том, что на самом деле мы не знаем причин своих поступков и нет никаких оснований считать, что мы сознательно выбираем ту или иную мотивацию. По сути, наша воля формируется бессознательно, а самосознание определяет, что делать с этими потребностями и желаниями. Поскольку поведением управляет мозг, происхождение воли — это по большому счету вопрос нейробиологии. Более того: наш мозг сформировался за миллионы лет эволюции, поэтому источник нашей мотивации тесно связан с эволюционной биологией, в частности с тем, как в процессе естественного отбора развивались нейронные механизмы, которые поощряют поведение, способствующее выживанию.

Причины, по которым мы что-то делаем, суть результат трех разных процессов: внутреннего сенсорного гедонизма (то есть предпочтений), обучения и инстинктов. Сенсорный гедонизм предполагает, что определенные стимулы, например сладкий вкус, приятны, а другие, такие как горький вкус, неприятны, причем эти предпочтения заложены в генах, что подтверждается исследованиями новорожденных младенцев[448]. Приятные и неприятные стимулы также лежат в основе обучения с подкреплением. Позитивное подкрепление способствует обучению действиям, приводящим к приятному результату, а при негативном подкреплении мы учимся избегать неприятного результата. Инстинкты же действуют в тех случаях, когда то или иное сложное поведение, по-видимому, вырабатывается без обучения. В отношении инстинктов необходимо соблюдать осторожность, поскольку их роль часто недооценивают, и бывает трудно определить, какие действия обусловлены инстинктами, а какие — обучением.

Чтобы проиллюстрировать эту мысль, рассмотрим пищевое поведение смеющихся чаек — птиц, живущих на восточном побережье США. Подобно многим птицам, смеющаяся чайка отрыгивает пищу в клювы недавно вылупившихся птенцов. Птенцы должны клевать клюв матери и тянуть за него, пока чайка не отрыгнет пищу. Напрашивается вывод, что птенец должен обладать пищевым инстинктом, включающим сложный набор действий.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Гиперпространство. Научная одиссея через параллельные миры, дыры во времени и десятое измерение
Гиперпространство. Научная одиссея через параллельные миры, дыры во времени и десятое измерение

Инстинкт говорит нам, что наш мир трёхмерный. Исходя из этого представления, веками строились и научные гипотезы. По мнению выдающегося физика Митио Каку, это такой же предрассудок, каким было убеждение древних египтян в том, что Земля плоская. Книга посвящена теории гиперпространства. Идея многомерности пространства вызывала скепсис, высмеивалась, но теперь признаётся многими авторитетными учёными. Значение этой теории заключается в том, что она способна объединять все известные физические феномены в простую конструкцию и привести учёных к так называемой теории всего. Однако серьёзной и доступной литературы для неспециалистов почти нет. Этот пробел и восполняет Митио Каку, объясняя с научной точки зрения и происхождение Земли, и существование параллельных вселенных, и путешествия во времени, и многие другие кажущиеся фантастическими явления.

Мичио Каку

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература
Происхождение эволюции. Идея естественного отбора до и после Дарвина
Происхождение эволюции. Идея естественного отбора до и после Дарвина

Теория эволюции путем естественного отбора вовсе не возникла из ничего и сразу в окончательном виде в голове у Чарльза Дарвина. Идея эволюции в разных своих версиях высказывалась начиная с Античности, и даже процесс естественного отбора, ключевой вклад Дарвина в объяснение происхождения видов, был смутно угадан несколькими предшественниками и современниками великого британца. Один же из этих современников, Альфред Рассел Уоллес, увидел его ничуть не менее ясно, чем сам Дарвин. С тех пор работа над пониманием механизмов эволюции тоже не останавливалась ни на минуту — об этом позаботились многие поколения генетиков и молекулярных биологов.Но яблоки не перестали падать с деревьев, когда Эйнштейн усовершенствовал теорию Ньютона, а живые существа не перестанут эволюционировать, когда кто-то усовершенствует теорию Дарвина (что — внимание, спойлер! — уже произошло). Таким образом, эта книга на самом деле посвящена не происхождению эволюции, но истории наших представлений об эволюции, однако подобное название книги не было бы настолько броским.Ничто из этого ни в коей мере не умаляет заслуги самого Дарвина в объяснении того, как эволюция воздействует на отдельные особи и целые виды. Впервые ознакомившись с этой теорией, сам «бульдог Дарвина» Томас Генри Гексли воскликнул: «Насколько же глупо было не додуматься до этого!» Но задним умом крепок каждый, а стать первым, кто четко сформулирует лежащую, казалось бы, на поверхности мысль, — очень непростая задача. Другое достижение Дарвина состоит в том, что он, в отличие от того же Уоллеса, сумел представить теорию эволюции в виде, доступном для понимания простым смертным. Он, несомненно, заслуживает своей славы первооткрывателя эволюции путем естественного отбора, но мы надеемся, что, прочитав эту книгу, вы согласитесь, что его вклад лишь звено длинной цепи, уходящей одним концом в седую древность и продолжающей коваться и в наше время.Само научное понимание эволюции продолжает эволюционировать по мере того, как мы вступаем в третье десятилетие XXI в. Дарвин и Уоллес были правы относительно роли естественного отбора, но гибкость, связанная с эпигенетическим регулированием экспрессии генов, дает сложным организмам своего рода пространство для маневра на случай катастрофы.

Джон Гриббин , Мэри Гриббин

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература / Научно-популярная литература / Образование и наука