Можайский — 3: Саевич и другие

«Михаил Фролович, Михаил Фролович, — поспешил вмешаться Сергей Ильич. — Вы бы поаккуратней всё же. Неровен час, сломаете бедолаге шею: видите, какая она у него тонкая? И куда нам тело прятать? До реки в экипаже тащить? Оно же нам всю обивку замарает! Вот если бы вы не поторопились по носу ему треснуть…»

Инихов, на которого мы все, услышав невероятные подробности, воззрились с изумлением — настолько привычный для нас образ вечно пыхтящего сигарой помощника Чулицкого не соответствовал описанной Чулицким безобразной сцене, — развел, улыбаясь, руками и дал себе труд пояснить:

— Полноте, господа! Это же — старый, как мир, прием: запугать человека до смерти. Психология. Когда непосредственные угрозы не помогают, обращаться следует к угрозам опосредованным, как бы делая вид, что испытуемого и нет уже вовсе. Очень хорошо прочищает мозги обсуждение, например, похоронных ритуалов: на какую глубину копать, учитывая обстоятельства места? Забрасывать или нет могилу опавшей листвой? Стоит ли предварительно снять с пальцев кольца, чтобы по ним — буде труп, паче чаяния, все-таки обнаружат — невозможно было провести опознание? Говорят, — вот теперь по лицу Инихова пробежала тень отвращения, и мы узнали нашего добродушного, как правило, курильщика, — что поразительных результатов можно добиться, если подискутировать о зубах…

— О зубах?! — это уже я.

— О зубах, — подтвердил Инихов. — Существует теория, что зубы человека уникальны, и по ним очень даже можно устанавливать личность. Причем, что в нашем — полицейском — деле бывает важно чрезвычайно, у совершенно изуродованных или испорченных временем останков. Были бы челюсти с зубами, а всё остальное уже и не нужно!

— Но помилуйте! Как же это?

Инихов пожал плечами:

— Я ведь говорю: теория. Взять, например, отпечатки пальцев. В деле опознания трупа толку от них, как от козла молока, если нет картотеки отпечатков или если в картотеке отсутствуют идентичные. Но если есть и то, и другое, опознание много времени не займет. Согласны?

— Разумеется.

— Аналогично и с зубами. В нашей любезной сердцу столице одновременно трудятся без малого три сотни зубных врачей и более ста человек — дантистов[31]. Если каждый из них будет вести подробную карту состояния зубов пациентов с описанием особых примет, процедур — пломбирования, скажем, и если пломбирования, то какого и как… В общем, если каждый из них будет вести такую карту, а сама карта будет стандартизирована, мы сможем создать «зубную» картотеку, обращение к которой поможет опознанию. При условии, разумеется, что найденные и нуждающиеся в опознании останки принадлежат человеку, который при жизни обращался за помощью к одному из упомянутых врачей или дантистов.

— Ах, вот оно что!

— Именно.

Теперь оживился Саевич, до этого с некоторым испугом на лице слушавший откровения — анекдот, как он сам заявил — Чулицкого:

— Можно придумать способ попроще!

— То есть? — Инихов с интересом посмотрел на Саевича. Мы — и я, и все остальные, включая даже Можайского — тоже.

— Фотография. Можно сконструировать аппарат, позволяющий делать снимки зубов. Ведение и обновление фотографической картотеки представляется лично мне делом более продуктивным и не таким громоздким, как ведение и обновление картотеки по предложенному вами, Сергей Ильич, образцу.

— Ну, конечно! — Инихов хлопнул себя ладонью по лбу. — Мог бы и сам догадаться: кто о чем, а фотограф — о карточках!

И Сергей Ильич рассмеялся.

Саевич — немножко, но, кажется, не всерьез, обиженно — нахмурился:

— Я совершенно серьезно.

— Я тоже, — отрезал Инихов, но, чтобы сгладить похожую на ненужную грубость «отповедь», добавил: «Возможно, вы и правы, Григорий Александрович. Но если уж и карточная система — дело, в лучшем случае, не завтрашнего дня, то что же говорить о фотографии?»

— Гм… — Саевич на секунду задумался, а после был вынужден подтвердить: «Да, пожалуй. Тут есть определенные нюансы. Мы пока еще не умеем делать приближенные фотографии. То есть — таких объектов, которые находятся непосредственно перед объективом и требуют при этом высокой степени детализации. Но это — проблема решаемая. Полагаю…»

— Довольно, господа! — перебил Саевича Митрофан Андреевич, снова требуя не тратить попусту время на отвлеченные от дела беседы. — Я даже не уверен, что и ваш рассказ о генерале так уж необходимо заканчивать. Может, обойдемся?

— Ну уж нет! — Чулицкий встал в позу. — Вы меня лошадью обозвали! Так что будьте любезны дослушать до конца!

Митрофан Андреевич вздохнул и натянуто улыбнулся:

— Да какая вы лошадь, Михаил Фролович? Вы — просто…

— Господа! — взмолился я, вставая на линии между сидевшими в креслах друг напротив друга брандмайором и сыщиком. — Прекратите. Это уже не совещание, не подведение итогов, а какой-то шекспировский вечер. Комедия вперемежку с драмой!

— Он первый начал!

— Я? — Митрофан Андреевич, стараясь рассмотреть за мной своего оппонента, свесился через подлокотник. — Я?

— Господа!