Можайский — 3: Саевич и другие

— Я, услышав это, хмыкнул: добро бы с другой стороны, где спуск к воде имеется, но чтобы через ограждение… Убиться — не убьешься, но переломать ноги можно запросто. Да и лед в ноябре еще непрочный, от удара и разойтись способен!

«…а за ним — второй. Первый упал сначала, но тут же встал и побежал. Второй — за ним. А дальше… к середке канала первый уже подбежать успел, когда второй его нагнал и начал заваливать…»

— Что значит — «заваливать»?

— Ну, вот так, ваше высокородие! — отставной изобразил нечто, напоминавшее сцену борьбы, но вышло у него не очень. Я только рукой махнул: «продолжай!»

«И вот тут-то лед и провалился! Первый сразу под воду ушел, а второй распластался и начал в воде руками нашаривать… И что же вы думаете? Вытащил!»

— Вытащил? Первого? — сказать, что я изумился, — не сказать ничего!

«Да, ваше высокородие, вытащил! Ухватил за волосы, начал тащить и вытащил!»

— А дальше? Как-то не очень пока на убийство смахивает!

«В том-то и дело, ваше высокородие, что дальше-то всё и случилось!»

— Так что ж ты тянешь! — я сорвался на крик, и отставной, шарахнувшись в испуге, вновь оказался в объятьях мужика. — Стой! Говори, только не тяни быка за ***!

«Я и говорю, — отставной перекрестился, давая понять, что не врет и не тянет. — Просто по порядку излагаю».

— Ну?

«Раздевать он его начал, ваше высокородие! Представляете? Раздевать!»

— Раздевать?

«Именно, ваше высокородие: раздевать!»

— Что за черт?

«Вот так и я подумал!»

— А что же ты сам, — спохватился я, — на помощь первому не пришел? С виду-то — крепкий!

Отставной пояснил тут же и без всякого смущения:

«Так я и побежал: на мост, а с него — на другую сторону канала, где спуститься можно, не прыгая на лед. Прыгать я не стал: побоялся, что лед не выдержит…»

— Двоих-то он выдержал?

«В том-то и дело, что уже двоих. Оба прыгнули, трещины пошли. Я видел их в свете фонарей!»

— Трещины? Ну, хорошо… Дальше!

«Несся я, как угорелый, и кричал во всю мочь: надеялся, что второй первого отпустит. Но куда там… Второй, глянув в мою сторону, только быстрее начал с первым возиться. А потом и вовсе страшное произошло: одежка — худая, надо сказать, совсем немногочисленная и не по сезону — уже рядом валялась, когда лед разошелся снова, и первый — в одном исподнем только! — опять под воду ушел. Я закричал совсем дико: вообще, на мои крики уже стал собираться народ, а тут он и вовсе толпами повалил… И вот, второй, не делая уже никаких попыток вытащить несчастного из воды, приподнялся, несколько шагов прошел в направлении парапета, но встал: понял, собака, что там, откуда он спрыгнул, выбраться на набережную никак не получится!»

— Что же он предпринял, чтобы убежать?

Отставной на секунду-другую замялся, а затем сказал — на фоне всего остального — совсем уж неожиданное:

«Ничего».

— Как так? — воскликнул я.

«Я тоже не понимаю, но он не стал убегать».

— Но что-то же он все-таки сделал?

«Ничего. Он так и стоял, пока мы — я и еще несколько человек — спускались на лед, осторожно обходили полынью, а потом приближались к нему самому. Ему бы припуститься куда-нибудь — хоть вниз, хоть вверх по течению, — но он просто стоял и…»

— И?

«Ждал как будто».

— Чего ждал?

«Нас».

— Гм… ну? Дальше!

«Подошли мы, значит, и только тогда и поняли: ба! Да ведь это — городовой! Просто вид у него был… неподобающий: шапки нет, оружия — тоже, шинель запачкана… Вот и не поняли мы поначалу, когда с набережной еще смотрели, кто таков этот малый. А еще мы сразу почуяли перегар: от него разило, как от бочки!»

— Я брезгливо поморщился: от городового, если только этого пропойцу можно было и впрямь назвать городовым, действительно разило так, что закачаешься! Отставной, как обезьянка, повторил мою гримасу:

«Вот-вот, ваше высокородие! А еще в полиции служит! Вот я, например… в рот по жизни не брал и не беру, так что же вы думаете? Не взяли меня!»

— Вот тут мои глаза окончательно вылезли на лоб[79]: «как, — спрашиваю, — не взяли? Ты что же, в полицию устраивался?»

«Да, ваше высокородие, пытался».

— И не взяли? — я чуть отступил, чтобы тщательней, с головы до ног, осмотреть странного приказчика, на поверку оказавшегося отставным солдатом, да еще и с такими обстоятельствами — отказом в полицейской службе и непорядком в регистрации по месту жительства. Этот странный человек правильно понял мое движение, но теперь уже всего лишь грустно улыбнулся, не делая никаких попыток к бегству:

«Глупая история получилась, но я не виноват, ваше высокородие. Аккуратно за день до того, как я пришел устраиваться, на меня жалоба в участок поступила. От девки, представляете? Я ее от хозяйского магазина прогнал — повадилась стоять на панели, покупателей распугивала, — так она расписала, будто я ее до полусмерти избил! Работал я тогда всего лишь месяц, многого еще не знал, да и знать, положа руку на сердце, не очень-то стремился: подумывал как раз в наружную полицию поступить. Откуда же мне было знать, что кот[80] ее чертов чуть ли не от управы разрешение получил?»

— Какое еще разрешение?

«Девок своих на той панели пасти».

— Да ты ополоумел!

«Если бы…»