Можайский — 4: Чулицкий и другие (СИ)

Первым, что бросилось мне в глаза, была стройка через линию: на обширном, протяженном вдоль линии участке возводился новый доходный дом, работы были в самом разгаре, весь ход строительства был прекрасно виден из кухонного окна. Дом уже возвели под крышу, и крыша эта находилась изрядно выше уровня некрасовской квартиры, однако полгода тому назад картина была наверняка иной. Впрочем, наличие или отсутствие крыши меня, признаюсь, не очень интересовало, а вот интерес относительно возможной высоты возводимого здания — высоты полугодовой давности — забрезжил в моем сознании, пусть даже сам я еще не мог и себе самому объяснить его суть.

— Скажите, Борис Семенович, — обратился я к Некрасову, одновременно призвав его повернуться ко мне, — в каком состоянии находилась стройка в ту роковую ночь?

«Стройка?» — удивился Некрасов. — Причем тут стройка?

— Еще не знаю, но кажется мне, тут есть над чем подумать… так что же с ней? Вы помните?

«Да, конечно», — без колебаний ответил Борис Семенович. — «Работа идет быстро, но несколько раз стопорилась: уж не знаю почему. Возможно, граф платит частями, испытывая затруднения. Все-таки вон какую махину решил отгрохать!»

— Бильдеген и впрямь рискует разориться… так что со стройкой?

«Ах, да… в те дни она как раз и не велась, застыв этаж в этаж с моим».

— На одном, стало быть, уровне?

«Да, примерно».

— Чуть выше? Чуть ниже?

«Скорее, чуть выше».

— Гм… очень хорошо. — Я, повторю, еще и сам не понимал, почему наличие стройки напротив показалось мне таким важным. И уж тем более не понимал, что же такого хорошего было в том, что в ночь явления призрака эта стройка оказалась временно замороженной, причем доведена была до уровня «чуть выше» окон квартиры Некрасова. Но ощущение тревоги — канун прозрения — не покидало меня, а то, что уровень строительства практически совпал с высотой квартиры, при этом несколько превысив его, добавило масла в огонь.

«Не понимаю!»

— Я тоже. Но это — уверен — важно.

«Вам, конечно, виднее, но…»

— Каким вам показался призрак? — оборвал я Некрасова, сделав ему знак не спорить впустую. — Почему вообще вы решили, что это был призрак?

«Помилуйте!» — Борис Семенович посмотрел на меня, как на сумасшедшего. — «Ведь я уже говорил! Весь его вид…»

— Какой такой вид?

«Ужасный, нечеловеческий, уродливый…»

— Я не об этом.

«Тогда о чем? Не понимаю».

— Когда в покойницкой вам показали тело, — пустился в пояснения я, — не менее страшное, такое же изуродованное, практически нечеловеческое, вы же не приняли его за призрачную субстанцию?

«Нет, конечно!»

— А почему?

«Но…»

Некрасов — по лицу его было видно — возмутился вопросом, но его возмущение тут же сошло на нет. Борис Семенович задумался.

«А ведь и правда: почему?» — сам себя спросил он и добавил, обращаясь уже ко мне: «Невозможно спутать нечто физическое с бестелесным. Но вы правы, задавая вопрос, какими отличительными признаками обладают то и другое…»

— Ну?

«Явившийся мне призрак был прозрачным. Я отчетливо видел сквозь него плиту, стоявшие на ней кастрюли… Кроме того, он как бы колебался… нет, не так: струился! Да: создавалось впечатление чего-то струившегося — света, пыли в нем… знаете, как в яркий солнечный день, когда столб света падает наискось в сумрачное помещение… как бы это еще сказать…»

— Не нужно, я вас понял.

Я действительно понял и тут же привел более, как мне показалось, удачное сравнение:

— Он напоминал… картинку синематографа!

«Верно!» — воскликнул Некрасов и схватился за голову. — «Но нет, подождите! Он был цветным [22]!»

— Это, конечно, важная поправка, — признал я. — Без цвета эффект не был бы столь реалистичным. А все же…

«Но звук [23]!»

— Со звуком, полагаю, мы разберемся прямо сейчас. — Я осмотрелся по сторонам и почти тотчас нашел то, что искал. — Что это? — спросил я, подходя к низкой неприметной дверце. — Ход на черную лестницу?

«Да».

Со стороны кухни на двери не было никаких запоров, хотя когда-то они имелись: на дереве все еще отчетливо виднелись следы отверстий под шпингалет и след от самого шпингалета. Но кем-то эта нехитрая, однако вполне надежная разновидность замка была снята и брошена тут же — без особой утайки, хотя и не так, чтобы она сразу кидалась в глаза.

Я распахнул дверь и, пригнувшись, выглянул на лестницу. Там царил абсолютный мрак.

— Да что же это! — пробормотал я и вновь разогнулся. — Эй! Сюда! Фонарь у кого-нибудь имеется?!

На зов явились оба надзирателя. Один из них держал фонарик на цинк-карбоновой батарее: впервые такими обзавелась полиция Нью-Йорка, а где-то с год назад они появились и у нас.

Я выхватил фонарик из руки надзирателя.

— Вот теперь — посмотрим!

Направленный в дверной проем, луч света выхватил из темноты площадку и уходившие вверх и вниз ступени. Площадка была изрядно затоптана, но не так, как если бы по ней — мимо двери и на другие этажи — сновала прислуга в грязной обувке, а так, как будто кто-то повадился являться сюда и подолгу стоять, бродить, переминаться с ноги ногу, оставляя хаотичные следы и даже — вероятно, человек постукивал подошвами, чтобы сбить с них грязь — комочки глины и наметы песка.