Можайский — 6: Гесс и другие (СИ)

«Говорю же вам, — спокойно ответил он, — не в моей компетенции рассказывать вам то, что вы хотите узнать. Пусть даже это именно то и есть, что могло бы для вас прояснить ситуацию».

Я посмотрел на часы.

«Время уходит!»

«Да», — согласился Молжанинов, — «времени у нас уже почти что нет!»

«Тогда ответьте хоть вот на что: как получилось, что Талобелов оказался у вас?»

Старик и Молжанинов обменялись взглядами.

«Нет, — сказал Молжанинов, — этого я тоже раскрыть не могу».

«А Брут? Брут как-нибудь связан…»

Я запнулся: в моей голове закрутилась лихорадочная мысль.

Молжанинов насторожился:

«Связан с… чем?» — спросил он, этим своим «чем» после паузы невольно себя выдавая.

«Не с чем, — тогда воскликнул я, — а с кем!»

Губы Молжанинова сжались.

Талобелов сделал шаг ко мне.

Я невольно вжался в спинку кресла. По моей спине уже в который раз побежали мурашки. Рука сама опустилась в карман, пальцы нащупали револьвер.

Молжанинов пододвинул к себе тарелку с огурцами.

«С кем, говорите…» — пробормотал он, покручивая тарелку на столе. — «С кем…»

Талобелов сделал еще шаг.

Внезапно Молжанинов схватил тарелку таким движением, словно собирался швырнуть ее в меня, и, очевидно, так оно и было! Но тут раздался резкий звонок. Тарелка замерла. Огурцы полетели с нее — назад, на самого Молжанинова.

Молжанинов чертыхнулся, поставил тарелку обратно на стол и принялся обмахивать себя салфеткой.

Талобелов снял трубку внутреннего телефона.

«Да?» — спросил он. — «Понял!»

«Ну?» — Молжанинов.

«Зволянский явился».

Я почувствовал облегчение.

Молжанинов кивнул и поднялся на ноги. Талобелов же засобирался прочь:

«Негоже, чтобы Сергей Эрастович меня увидел!»

Я, вполне уже придя в себя, изумился:

«Да ведь я-то вас видел!»

Талобелов усмехнулся:

«Эка невидаль! Не обижайтесь, сударь, но вы — птица полета невысокого. Мало ли что вам могло померещиться? Да и клекот ваш вряд ли когда-нибудь достигнет вышних слоев атмосферы… по крайней мере, — любезно поправился он, — не сегодня и вряд ли завтра. Может быть, через несколько лет. А тогда это уже будет неважно!»

«Да что неважно-то?!»

Я выкрикнул это настолько в сердцах, что и Талобелов, и Молжанинов вздрогнули. На мгновение мне показалось, что оба они готовы были что-то мне пояснить, но наваждение сердечности исчезло так же быстро, как и охватило их.

«Нет, сударь, нет! — Талобелов сделал быстрый полупоклон и заспешил к двери. — «Прощайте!»

Молжанинов вышел из-за стола и встал примерно посередине кабинета.

Послышались шаги.

Дверь в кабинет, оставленная слегка приоткрытой ушедшим Талобеловым, решительно распахнулась.

«Здравствуйте, Семен Яковлевич!»

На пороге стоял Зволянский — собственной свою персоной, не узнать каковую было невозможно: практически лысая голова, большой, выпуклый лоб, решительный росчерк бровей над умными, цепкими глазами… лихие усы с завитыми кончиками а ля Дон Кихот и аккуратная короткая борода.

За Сергеем Эрастовичем маячили еще два человека. Их я тоже узнал: оба они были чиновниками для поручений при Департаменте полиции.

«Здравствуйте, Сергей Эрастович!» — живо откликнулся на приветствие Молжанинов и даже сделал шаг вперед.

«Вижу, сегодня свели нас с вами печальные обстоятельства?»

Молжанинов бросил на меня стремительный взгляд, впрочем, голову ко мне не повернув:

«Очень, очень печальные, Сергей Эрастович!»

Зволянский наклонил голову и обратился уже ко мне:

«Вадим Арнольдович Гесс?»

«Так точно!»

Зволянский быстро прошел в кабинет (оба чиновника — за ним следом) и, подойдя ко мне, энергично пожал мне руку:

«Наслышан, наслышан!»

Это могло показаться весьма лестным, ведь он, Зволянский, не только первым пожал мне руку, но и вообще не пожал ее Молжанинову, хотя тот какое-то мгновение и простоял с протянутой для рукопожатия рукой! Но очень быстро я сообразил: это лестное действо было призвано отвлечь мое внимание — искренность в нем если и была, то занимала далеко не первое место.

«Ну, показывайте!» — это Сергей Эрастович обратился ко мне, по-прежнему как бы обходя Молжанинова стороной.

Я указал на тело Брута.

«Сергей Эрастович!» — заговорил тогда Молжанинов.

«Потом, всё потом!» — перебил его Зволянский, подходя к трупу и присаживаясь подле него на корточки. — «Это…»

Опять ко мне.

«…и есть тот самый человек, которого на ваших глазах застрелил Семен Яковлевич?»

Я понял, что фарс начался.

«Да, — ответил я, и сделал это достаточно прохладным тоном. — Он самый и есть».

«Кто он?» — Зволянский явно подметил холодок в моем голосе, но постарался сделать вид, будто ничего не случилось. — «Судя по виду, секретарь?»

«Сергей Эрастович!» — мне стало противно.

Зволянский от трупа обернулся на меня, в его умных глазах промелькнуло сожаление. Именно промелькнуло, потому что тут же глаза Сергея Эрастовича вновь стали просто умными — без какого-то особенного выражения:

«Ах да, — сказал он тогда, — а ведь и я его знаю! Это же, — он отвернулся от меня и посмотрел на Молжанинова, — и вправду ваш секретарь, Семен Яковлевич… как бишь его… Аркадий… Аркадий…»

«Васильевич», — «подсказал» Молжанинов.