– Да, злюсь! – рявкает он, широко раскрыв глаза. – Ужасно злюсь! Я стою на развилке и не знаю, какую дорогу выбрать: пойду направо – жить буду скучно и вкалывать с утра до вечера, а налево – стану отверженным. Я-то надеялся и дальше веселиться и хранить от родителей свой скелет в шкафу, однако теперь вряд ли так смогу. Ко всему прочему, отец ждет, что я стану работать в его фирме, а меня туда совсем не тянет. Вот такие неприятности нарисовались.
– В какой области права работает твой отец? – спрашивает Белинда, забирая истерзанную слойку с тарелки перед Майклом и отламывая от нее кусок.
– В основном его фирма занимается сделками по недвижимости – составляет документы, оформляет передачу прав. Не таким я представлял себе будущее.
– Звучит дерьмово, – поморщившись, признает Белинда. – А как ты представлял свое будущее?
– Ну, не знаю. Хотел стать эксцентричным миллиардером!
– Похвальная цель. Но если сразу не получится, возьмись за что-нибудь другое. Тебе вовсе не обязательно сопровождать сделки по недвижимости. В моей конторе дело найдется. Вступишь в нашу веселую компанию любителей игрушечных глаз.
– В компанию? Я думал, ты работаешь одна.
– Ну да, но, как и бедняга О’Донохью и его таинственные сыновья, я считаю, что пора завести настоящего партнера, как сказано в названии. Ты мне подходишь.
Майкл таращится на Белинду, переводя пристальный взгляд с ее пирсинга в носу на футболку с надписью
– Что? Ты серьезно? А чем ты занимаешься?
– Поглощениями и слияниями корпораций из списка футси 100[18]
.– Ха-ха, так я и поверил.
– Надо же, видишь меня насквозь! Честно говоря, дела все больше мелкие: перепалки между хозяевами и арендаторами, апелляции по льготам, иногда попадаются иммиграционные случаи, несправедливое увольнение. Криминальные дела не беру, потому что, как ты прозорливо заметил, я борец за социальную справедливость. Мне не накопить на домик на юге Франции, не снять огромный офис и не нанять секретаршу в узкой юбке, однако на жизнь хватает и без работы сидеть не приходится. Ну и, что немаловажно, я получаю удовлетворение от сделанного. Большую зарплату предложить не могу, но опыт гарантирую, к тому же над офисом есть квартирка. Решать тебе, но не отказывайся сразу, подумай.
Скрестив руки на груди, Майкл задумчиво смотрит вдаль.
– Знаешь, а может, и мне подойдет узкая юбка… – наконец произносит он.
– Ну да, и пригласи родителей взглянуть, где ты работаешь, – убьешь двух зайцев.
– Я бы перефразировала, – вмешиваюсь я, – так вы убьете двух родителей одним ударом. С ними одновременно случится сердечный приступ.
Мы улыбаемся, и хорошее настроение возвращается. Наше странное путешествие приносит неожиданные плоды, новые знакомства меняют по крайней мере одну судьбу.
– Большое спасибо, – говорит Майкл. – Я обязательно подумаю. И об этом, и о другом. Я кое с кем недавно познакомился. Ничего серьезного, пока мы только разговариваем.
– Разве не у всех так? – спрашивает Белинда.
– Не прикидывайся старухой. У тебя сын-подросток, ты знаешь, что я имею в виду. Так вот, у нас пока ничего серьезного. Но может быть, однажды… Он такой открытый и гордый, а я… ни то, ни другое. Наша поездка, конечно, заставила меня кое о чем задуматься, тут не поспоришь. Пожалуй, в моей жизни не обойдется без скорых перемен.
– Представляю, как тебе страшно, – отвечает Белинда, возвращая ему половинку слойки.
– Да. Но ничего. Я выговорился, и мне гораздо легче. К тому же мне предлагает работу юридическая корпорация… ну да ладно. Что у нас дальше по плану, дамы-детективы? Какие улики нам предстоит рассмотреть под лупой?
Вздохнув, я кладу на стол рюкзачок с Дорой-путешественницей. В нем хранятся письма, открытки от Джо, фотографии и драгоценная щетка, которой расчесывала локоны Грейси, и другие памятные вещицы, оставшиеся от моей малышки.
Мы с Джо развеяли ее прах в парке – я хорошо помню тот пронизывающе холодный день в начале февраля. Мы выбрали местом ее последнего упокоения парк, потому что Грейс очень любила там гулять, и мы с ней разыграли среди деревьев все приключения Доры-путешественницы.
Однако, если честно, я очень плохо помню все связанное с прощанием и похоронами дочери. Физически я была здорова, но в голове царил туман, и назвать мое состояние нормальным не было ни единой причины. Я даже не помню церемонии прощания, о которой упоминает в последнем письме мама. Перед глазами встает странная картина – крошечный белый гробик с золотистыми ручками. В памяти не сохранилось ни поглотившего меня горя, ни пролитых слез, ни мучений, через которые прошел Джо.
Скорее всего, уже тогда моя психика начала рушиться, падали невидимые стены, хороня под обломками остатки разума. Возможно, Белинда лучше помнит день прощания, и при случае я ее об этом расспрошу.