Может быть, однажды

– Мораль такова, моя прелесть: даже когда тебе было страшно, ты шла вперед и делала то, что нужно. И в итоге нашла нового друга и привнесла нечто новое в свою жизнь. История о кебабной призывает быть храброй, но и предупреждает, что у храбрости могут быть последствия, от которых, возможно, захочется плакать. Я вижу сквозь стены, и для меня не секрет, что творится за этой блондинистой челкой, мадам.

В ответ на его шутку я смеюсь, точнее, это полусмех-полувсхлип, не могу удержаться и откидываю волосы с лица. Несколько прядей липнут к влажной коже, как спрей-серпантин. Наверное, у меня лицо в красных пятнах, тушь потекла, а глаза красные и воспаленные. Выгляжу не лучшим образом. Решительно встретив взгляд Майкла, я будто бы утверждаю, что вот она я, здесь, во всей уродливой красе.

– Вот это да, – говорит он, отвечая мне притворно-восхищенным взглядом, – ты никогда не была прекраснее! Так и гомосексуалиста в натурала превратишь!

Шансы вызвать мою улыбку – примерно семь миллионов к одному, но у Майкла получается, и я ни с того ни с сего наклоняюсь к нему и целую в щеку. Только железная воля не дает ему в ужасе отпрянуть – это я чувствую.

– Майкл, – говорю я, – ты будешь подарком для кого угодно, будто то мужчина, женщина или животное. Спасибо тебе – за все. За то, что заботишься обо мне. Что слушаешь. Но теперь, наверное, тебе пора.

На его лице, будто кадры кинохроники, мелькают сомнения – значит, нужно их развеять. Ведь я – Победительница кебабной забегаловки, сильная и отважная.

– Со мной все в порядке, Майкл, ну или насколько вообще можно быть «в порядке» после похорон родной матери и на пороге принятия судьбоносного решения. Однако уверяю тебя, мне не грозит нервный срыв. Мне просто надо побыть одной. Подумать о том, что делать дальше, отдохнуть и хотя бы взглянуть на то, что лежит в этой коробке. Не тревожься обо мне, ладно?

– И все же я о тебе беспокоюсь, – говорит он, вставая и залпом допивая остатки джина. – Я-то думал, что буду утешать горюющую после похорон Джесс. А мне показали совершенно другую Джесс, несколько ее ипостасей, если уж начистоту. За последний час я узнал о тебе больше, чем за всю жизнь, и эти новости меня не очень-то обрадовали. Вот я и тревожусь, как же иначе?

Конечно, все так. И это вполне разумное объяснение – мегатонная ядерная бомба тайной семейной истории буквально свалилась Майклу на голову. И я еще пытаюсь не судить слишком строго маму за ее скрытность, хотя сама столько лет скрывала кучу секретов от Майкла. Думала, что так правильно, что так я его защищаю, держу вдали от бессмысленных тайн, которые могут причинить ему лишь боль, – но именно так, возможно, рассуждала и мама.

– Ясно. Спасибо, что беспокоишься обо мне. Но со мной все хорошо, и мне просто нужно передохнуть в одиночестве.

Он с отвращением морщит нос, но понимает, что спорить бесполезно.

– Хочешь побыть одна – понимаю, – говорит он в манере Греты Гарбо, – и покоряюсь. Однако я солгу, если не скажу, что сгораю от любопытства… я тоже хочу узнать, что в этой коробке, на какие вопросы даны ответы и какие ответы вызывают вопросы, и все остальное. Ты мне расскажешь, правда? Не спрячешь все куда подальше, не притворишься, что ничего не случилось?

– Не спрячу и не притворюсь, хотя прекрасно понимаю, откуда у тебя такие подозрения. А теперь вот что – вызову-ка я такси. Мы же не позволим тебе сесть за руль «Фиата 500» в легком подпитии?

Пока я звоню по телефону, Майкл моет чашки и бокалы, а потом с задумчивым видом прислоняется к столешнице рядом с раковиной.

– Как бы то ни было, – объявляет он, – Джо просто чертовски потрясающий.

Глава 10

Как только Майкл уходит, воцаряется напряженная тишина, будто дом на меня сердится. Оглядывает холодно, с безмолвным неодобрением. Даже давно знакомые настенные часы тикают равнодушно и глухо, будто спрятавшись под грудой подушек и одеял.

Я заставляю себя поджарить ломтик хлеба, достаю бисквитное печенье и наливаю еще чашку чая. Есть совсем не хочется. Я не ощущаю потребности в пище и никакого удовольствия от еды не испытываю, однако подсознательно понимаю, что если хочу самостоятельно соображать, действовать и не попасть под влияние обстоятельств, тело нужно кормить, обеспечивать необходимым питанием. Так надо.

Перекусив, убираю тарелки и прохожу по комнатам первого этажа, высматривая, не надо ли где что помыть или почистить. Нет, не надо. Почти все стоило бы выбросить, и, бродя из комнаты в комнату и оглядывая массивную мебель, давно вышедшие из моды украшения и чистые, но истоптанные ковры, отрешенно отмечаю, что придется заказать мусорный контейнер.

Моего в этом доме, в сущности, ничего нет. То есть, строго говоря, конечно, есть, мне еще предстоит встретиться на этой неделе с юристом, но дом со всем содержимым перейдет мне. Будут и выплаты по страхованию жизни, и сбережения, оставшиеся даже после оплаты маминого лечения, а за ипотеку родители давно рассчитались. Теперь дом стоит кучу денег, которая тоже достанется мне, если я решу его продать.