Может быть, он?

— Ничего, сынок, дальше. Ничего. Дальше я просто умру. А пока хочу взять от этой жизни всё. Кстати, я снял домик в Арамболе, улетаю завтра утром, — посмотрел он на часы.

— Где? На Гоа? В Индии? Улетаешь?! Там же, наверное, даже связи нет, — опешил Мир.

— Совершенно точно — нет, — довольно ткнул отец Мира в грудь пальцем.

— А как же… — Мир даже не знал, что спросить. Я? Твоя компания? Передать знания и опыт?

— Ты справишься, — опустил он Миру на плечо тяжёлую ладонь, а потом сделал пас руками, как престарелый, но молодящийся комик. — Йо! Кстати, классная у тебя девчонка. Мне показалось или я её где-то видел?

— Тебе показалось, — усмехнулся Мир.

— Возьми её на работу, — кивнул отец, отходя от него спиной вперёд.

— Что? — не понял Мирослав.

— Тебе нужна команда. Твоя команда. Надёжная. Преданная. Готовая за тобой в огонь и в воду.

— Я не могу. Мы… — Мир выдохнул. — Она моя девушка. А твоя юрист сказала…

— Не слушай ты эту наседку! — отмахнулся он. — А что ещё она могла тебе сказать? Только процитировать инструкцию. Ладно, я распоряжусь на этот счёт. Никого не слушай, сын. Думай своей головой, как ты умеешь. И не повторяй моих ошибок: семья и компания — не разное. Семья и есть твоя лучшая команда. Ну, надеюсь, ещё свидимся, — махнул он рукой.

Странное чувство, похожее на тот самый синдром крабовой палочки, толкнулось в грудь изнутри, когда отец подошёл к докторше и приобнял за талию.

И почему мне кажется, что меня дурят… — пропустил Мирослав волосы сквозь пальцы, сжал, потянул, глядя, как отец с докторшей обсуждают что-то забавное. Как она убирает с его рукава невидимые пылинки, совсем не как лечащий врач, а как любимая самочка мартышки ловит у самца блох. — … но у меня уже нет права сказать, что меня что-то не устраивает.

— У тебя такое лицо, — услышал он голос Крис. — Словно свет горит, а дома никого нет.

— Ты, кажется, хотела поговорить? — повернулся Мир и тряхнул головой, приходя в себя.

— Не сейчас. Вечер только начался. Твоя мама — чудесная женщина. Я хочу провести этот день с тобой, и потом всё испортить, а не наоборот.

— Спасибо за откровенность, — улыбнулся Мир. Подтянул её к себе. Скользнул рукой по талии, потом ниже. — Что? Серьёзно? На тебе нет… — приподнял он одну бровь.

— Не подобрала ничего подходящего по цвету, — невинно пожала она плечами.

— Видит бог, меня спровоцировали, — закинул он её на плечо.

— Что?! Нет! Куда? Дикарь! — возмущалась она, пока он нёс её к гостевому домику. — Варвар! Нахал! Неотёсанный слесарь!

— Механик, — поправил Мир.

— Грязный механик!

— Звучит как неплохое название для порнушки. Продолжай!

— Бесстыжие рашпили! Горячие шПихели! Фланцевые притирки! — выкрикивала она сквозь смех.

— ШТихели, — смеялся вместе с ней Мир, — не шПихели.

Поставил её на пол. Захлопнул за собой дверь.

— ШПихели звучит лучше, — улыбнулась она и обвила его шею руками.

— Определённо лучше, — сказал Мир в её губы, едва справляясь с дыханием, с дрожью, что она в нём вызывала, с горячим, невыносимым желанием, что был не в состоянии сдерживать. — М-м-м, — облизал он её нежные, сладкие, пахнущие ванилью губы.

— Да, мне тоже нравится эта помада, — засмеялась она.

А потом потянула его за волосы и стало совсем неважно какого вкуса её помада и есть ли на ней трусики — они всё равно продержались бы недолго...

Глава 18

— А чем занимается твоя мама? — лежала Крис на спине, закинув руки за голову.

На её матовой коже играли блики фонарей, что уже зажгли в саду. Слух ласкала музыка. В маленьком уютном гостевом домике в глубине сада, пахло сухими травами, свежим бельём и её духами. Эти духи, сложные дерзкие легендарные, чувственные, на её коже раскрывались совершенно особенно.

— Непростой вопрос. — Мир лежал на боку, подперев рукой голову, и рисовал узоры пальцем на её животе. — Она управляет благотворительным фондом, созданным в память о моём брате. Сергей в десять лет умер от лейкемии, и мать с отцом учредили фонд помощи больным детям. Ну и в рамках своей работы она устраивает разные мероприятия по сбору денег, аукционы, благотворительные вечера, концерты и прочие светские мероприятия не только для своего фонда, но и вообще.

— Женщина из высшего общества?

— Вроде того. Работа, где важны связи, статус, репутация и всякие тонкости, которые не понять, как уживаются в моей матери: дипломатичность и требовательность, деликатность и чёрствость, целеустремлённость и необязательность. Второе почему-то всё больше относится ко мне, а первое — ко всем остальным людям.

— Поэтому ты боялся, что твой подарок ей не понравится?

— Я не боялся, я знал. Он ей и не понравится. Я её раздражаю с самого детства. Не знаю почему, может, потому, что Серёжа умер, а я остался, но всё, что я делаю и говорю, вызывает у неё отторжение и неприятие. Мои друзья, моя работа, мои подарки. Она не похвалит, не похвастается, не поблагодарит, разве что дежурно. Я — самое большое разочарование в её жизни.

— К твоим девушкам она относится также?