Может когда-то она и была Лолитой, но не теперь (СИ)

Вхожу в свою комнату. Пусто. Холи, наверное, в чёрно-белой. Она не спала в ней уже больше двух месяцев. Только в моей комнате, в моей постели. – Хол! – переступаю порог.

– Уходи! – всхлипывает она. – Эй, ты чего? – сажусь рядом с ней. Она сидит на полу, за кроватью. – Хол! – прижимаю её заплаканное лицо к своему плечу. – Он меня ненавидит! – плачет. – Холи, это не так! – улыбаюсь. – Он просто был зол. Ты же знаешь, в таком состоянии кто угодно может сказать всякую гадость. – Это ты во всём виноват! – отталкивает меня. – Воспитай его! Воспитай! Ты же мать! – вскакивает на ноги. – Я не могу ругать его, ты же знаешь! Я не могу! А ты заставил меня! Теперь он разочаровался во мне! Теперь я плохая! – плачет навзрыд. – Нет, Холи, – встаю, обнимаю её. – Ты должна быть с ним строга. Видишь, к какой истерики привёл твой протест. Ты поступила правильно. Ему действительно пора было спать, и нельзя больше смотреть кино. Ты должна быть строгой, твёрдой. Если я буду в туре, то, что будет с ним? Холи, в доме будет царить анархия, если ты не будешь строгой, когда нужно, – объясняю ей. – Ты же видел, как он плакал, – поднимает на меня красные глаза. – Это была истерика, простой каприз, – успокаиваю её. – Мамочка, – тихий голос Орландо. – Да, родной? – она утирает слёзы, поворачивается к нему. Размыкаю объятья. – Папочка сказал, что я был неправ. Я не должен был кричать, – держится руками за дверной косяк. – Ничего, родной! – качает она головой. – Холи! – строго бормочу. – Продолжай, – выдавливает она из себя голосом учителя. – Прости меня. Я люблю тебя. Я соврал, что не люблю! – бурчит. – Шеннон, можно? – смотрит на меня рыжая. – Только сдержанно, – предостерегаю её. Плевать она хотела. Подлетает к нему и сгребает в охапку, целует его щёки. Он смеётся. – Я люблю тебя! Ты мой сладкий зефир! Я откушу сладкую щёчку и положу её в чай, и он будет сладкий, как и ты! – бормочет она между поцелуями. Он заливается смехом. – Ты сладкая! – хохочет он. – Пойдём, я почитаю тебе, – она поднимает его на руки и они уходят. Всё! Я больше им не нужен. Зачем я им? Третий лишний.

Успеваю прочитать три главы тибетского учения о карме. Бред ещё тот!

– Я счастлива! Я счастливая мама! – мурлычет она, прижимаясь ко мне. – Я так вас люблю! Секс меня, за истерику, – улыбается. – Прощаю! – улыбаюсь. – Он уснул? – Как младенец, – улыбается. – Ты не знала его младенцем, – качаю головой. Чёрт! Идиот! Ну на фига? – Да… – встаёт. – Ты прав, как всегда! – вытаскивает из ящика ночную рубашку, уходит в ванную. Ну, кто меня за язык тянул? Такой момент испортил! Чёрт!

В ванной шумит вода, вхожу, тихонько. Закрываю за собой дверь. Быстро раздеваюсь, вхожу в душ, закрываю дверки. Обнимаю её сзади.

– Прости меня. Я сказал не подумав, – убираю мокрые волосы с её спины. – Нет, ты прав, любимый. Я не знала его младенцем. Мне горько от этого, больно… – опускает голову. Целую её в седьмой позвонок. Наливаю шампунь в ладонь, осторожно покрываю им крупные кудри. – Да, я прав. Но это уже в прошлом. Мы любим тебя, ты главная женщина в нашей жизни, – смываю шампунь, наливаю немного кофейного геля на мочалку, осторожно тру узенькие плечи, тонкую спину, поясницу, аппетитную попку, спускаюсь ниже. Сладкие шоколадно-коричные ножки. – Это мать твою… – опускаюсь на корточки. На сгибе левого колена россыпь шрамов разной длинны. Я не замечал их раньше. А, может, просто не придавал значения, игнорировал? – Шеннон, пожалуйста, – дёргает ногой. – Это они? Это шрамы от вилки? – поднимаю на неё глаза, встаю. – Это швы… – закрывает ладонями глаза. – Шестьдесят восемь, точнее. – О, Господи! – утыкаюсь лбом в её плечо. – Какой же ты была дурочкой. Мы могли тебя потерять. – Нет! Я могла потерять вас! Прости меня, – смотрит в глаза. – Да. Я СЕКС тебя! – улыбаюсь, целую в губы. – А я-то думала, что это будет наш первый совместный душ, без любви!

====== Часть 89 заключительная. Теперь не Лолита ======