Можно сказать товарищ? Переписка Петера Хакса с Куртом Госвайлером (1996-2003)

^*aere perennius – фрагмент первой строки стихотворения Горация exegi monumentum aere perennius. Речь идет о памятнике словесного искусства, более прочном, чем бронза. Эта строка в переводе Пушкина: «Я памятник себе воздвиг нерукотворный».

(50) это подробнее, чем я думал – Хакс здесь, вероятно, имеет в виду упомянутые в примечании к письму 51 протоколы партсъездов ПДС.

(51)

^*отвечаю на Вашу просьбу прислать протоколы – Хакс опрашивал своих знакомых по телефону, имеются ли протоколы съездов ПДС.

^*публиковались только отчеты в «Диспуте» – журнал DISPUT издавался ЦК ПДС или Левой партии (1990–2020) как ежемесячный журнал для своих членов.

Послесловие Курта Госвайлера к изданию 2005 г

В ноябре 1996 года, незадолго до моего дня рождения, почтовый курьер доставил мне тяжелую бандероль, отправитель которой преподнес мне один из самых неожиданных, но и самых приятных сюрпризов в моей жизни.

В бандероли была книга, автор Петер Хакс, название:

Параметры искусства.

В сопроводительном письме от издателя говорилось, что этот экземпляр прислан мне «по просьбе господина Хакса».

Ну, конечно, я знал, кто такой «господин Хакс», так как мы с женой уже видели несколько его пьес, в том числе, конечно, знаменитую на весь мир монодраму «Разговор в семействе Штейн…».

Но я к тому времени не опубликовал ничего, что говорило бы о моем сильном интересе к вопросам эстетики и драматургии. Почему же такой олимпиец, как Петер Хакс, обратил на меня внимание и даже удостоил награды собственным сочинением? Значит, побудило его это делать что-то другое, не имеющее ничего общего с его специальностью, литературой и искусством, а именно – то, чем я занимался с момента «разворота на

180 градусов». Я назвал этот разворот контрреволюцией и довольно много о ней писал. Я исследовал роль ревизионизма в коммунистическом движении в период его упадка и нашего поражения.

Как показывают эта книга и приложение к ней, все так и было. Я должен был признать (и был счастлив признать), что до сих пор имел совершенно одностороннее, т. е. неверное представление о Хаксе.

Прежде для меня существовал только один драматург и поэт, которого я считал «беспартийным коммунистом»:

Берт Брехт. Теперь я понял, насколько узким было мое поле зрения. Этот Петер Хакс… Для него (теперь я все больше убеждался в этом) дело социализма и, в частности, социалистической Германской Демократической

Республики значило не меньше, а даже больше, чем для Берта Брехта, судьба ГДР была его глубоко личным делом. Конечно, помогли мне это осознать письма, которые я получал от него.

Не меньше повлияли на меня его стихи из цикла «Нынешнее время», опубликованные в «конкрет» Гремлицы, и его впечатляющая переписка с Андре Мюллером-старшим, которую они оба опубликованы в издательстве

«Ойленшпигель», озаглавив цитатой из Гете: «Нам бы стать немного просвещеннее».

То, что я открыл Петера Хакса как второго наряду с

Бертом Брехтом «беспартийного коммуниста» в гильдии драматургов и поэтов, было не единственным моим потрясением.

Еще более удивило меня другое открытие, а именно то, что Хакс по симптомам, проявившимся на

XX съезде, диагностировал болезнь партийного руководства после смерти Сталина как оппортунизм, «современный ревизионизм», в то время как Брехт неверно истолковал те же симптомы как признаки выздоровления.

В 1930-е годы Брехт твердо и убежденно защищал Советский Союз от нападок Андре Жида и ему подобных, и еще в апреле 1953 года он писал о смерти Сталина:

«Сердца угнетенных на пяти континентах, тех, кто уже освободился, и всех, кто борется за мир во всем мире, должно быть, остановились, когда они услышали, что Сталин умер.

Он был воплощением их надежды. И у нас осталось духовное и материальное оружие, которое он ковал, и осталось его учение о том, как ковать новое».

Но в 1956 году, под впечатлением цветистого рукотворного клеветнического и лживого «секретного доклада» Хрущева на XX съезде о культе личности Сталина, Брехт написал следующее стихотворение: