Можно всё

Он перекрывает моему взгляду Демина. Теперь они стоят в одном кадре моих глаз. Наслоения этих совершенно разных миров рушит мое восприятие реальности окончательно. Для меня парни все равно что разные периоды жизни, если поставить их рядом, мне кажется, у меня мозг взорвется. Это всё слишком смешно, чтобы быть правдой.

– Привет. Я думала, ты в Воронеже.

– Не, я пока в Москву переехал. Ты сейчас будешь выступать?

– Да… Сейчас… Буду…

Я вспоминаю, что мы опаздываем. Нет времени на то, чтобы это все переживать. С чувством, будто мне только что надели на голову медное ведро и ударили по нему чем-то железным, я хромаю к сцене. Шатер, под которым мне выступать, стоит на огромной песочнице. Вокруг него собралось сотни две человек. Еще никогда в жизни мне так сильно не хотелось провалиться сквозь землю. Из-за ярких цветов все тут же меня замечают. Сотни глаз будто лазером прожигают тело: «О, Даша идет». А я в пизде. Я нахожу глазами организаторов, они глядят на меня растерянно, с бинтами и зеленкой в руках. Толпа провожает меня взглядом, пока я ковыляю к ним в туфлях по песку. Я ждала этого дня так долго, специально приехала из Украины… И вдруг все становится абсолютно неважно.

В те самые пятнадцать секунд, которые разделяли меня и микрофон, я поняла, что все это мне нахуй не сдалось. Что все, кого я любила, с кем хотела быть, давно счастливы в отношениях, у них и есть та самая полноценная жизнь, о которой я мечтала, кто-то целует их по утрам и ночам. Они живут как нормальные люди, а я – как хуй на блюде – страдаю какой-то херней, развлекаю подростков историями о том, на каких конопляных полях можно срубить бабок… Вся эта мнимая популярность, этот «успех» ничего не значил.

Я, как и прежде, была одна. И я была несчастна.

Время три. Время идти на сцену.

– Ну что, ты идешь перебинтовываться или че?

Я понимаю, что как бы УЖЕ неважно, и говорю:

– Нет, нормально все. Давайте микрофон.

Я выхожу на сцену, говорю: «Привет» – и понимаю, что у меня настолько трясется голос, что я просто не могу говорить. А у меня такого не было – у меня никогда не было боязни сцены. Я задыхаюсь. Голос дрожит и ломается. В толпе уже знакомые лица. Я боюсь увидеть среди них Демина. Позже кто-то скажет мне, что он таки стоял в этой толпе. Слава богу, я этого не заметила – наверное, я бы на месте упала в обморок. Чем горячей под тобой угли, тем оживленнее ты пляшешь. Я выдаю всю речь скороговоркой и укладываюсь в тридцать минут вместо пятидесяти. Впервые за все публичные выступления мне было больше нечего сказать…

Слава богу, у ребят оказалась куча вопросов. Удивительно было то, что, перед тем как задать свой вопрос, абсолютно каждый говорил мне какие-то слова благодарности… Большинство вопросов при этом были не на тему лекции о заработке в дороге. Ребята спрашивали, сколько воды взять на Бернинг Мэн, где лучше жить в Чили и не бывает ли у меня такого, что я нахожусь где-нибудь в Калифорнии, а сердце тоскует по Балашихе. После этого вопроса от мальчика по имени Елисей из города Иваново весь зал рассмеялся, и я растаяла…

Я ушла с широкой улыбкой, под аплодисменты, но, когда все пошли со мной обниматься, через их плечи я искала глазами Мишу и Демина. Никого из них не было рядом. Ребята брали автографы, говорили добрые слова, дарили подарки… Многие приехали стопом из других городов и даже стран. Я крепко обнимала их, сердце к сердцу, и мне было столь же приятно, сколь и горько от того, что среди этих сотен искрящихся чужих глаз не было тех, что смотрят на меня с совсем другой, мужской любовью. Глаз, которые скажут: «Я горжусь тобой». И, прикрываясь улыбкой, я беспомощно шныряла взглядом по лицам людей, словно ребенок, потерявший родителей, не в силах просто ценить то, что все эти люди любят меня. Это были лучшие моменты моей жизни, но они же были и худшими.

Мы сели в круг, какой-то мальчик стал бинтовать мне ногу, другой – разливать коньяк… Все начали оживленно болтать, но мне хотелось лишь к волкам своей стаи, и, извинившись, я пошла на соседнюю сцену, где ведущим был Дима Иуанов – я собиралась поплакаться ему в плечо, предварительно порыдав в кустах. В момент, когда я подошла, был перерыв между выступлениями, и вокруг него стояло несколько человек, с которыми он разговаривал с самым вежливым видом. Я села на краешек сцены, пытаясь спрятаться за спинами людей. И вот тогда я его и увидела – того самого очень красивого и очень молодого парня, что писал мне, когда я была в Одессе. Не знаю, как я вообще его узнала. Весь в черном. Шорты, футболка. Загорелый, темноволосый. Он стоял ко мне боком и тоже с кем-то говорил, когда, уставившись на него с прищуром, я подошла и перебила разговор:

– Ты… Тот самый девятнадцатилетний парень из Балашихи?

– Уже двадцатилетний, – сказал он и засмеялся.