Можно всё

У него была белоснежная улыбка с острыми клыками, как у волка. Стоило ему слегка улыбнуться, как они уже проступали под губами. Левый клык выпирал сильнее, но ему это даже шло. Он смеялся глазами, и они улыбались еще лучезарнее, чем рот. И глядя на то, как он смеется, невозможно было не рассмеяться в ответ.

С Димкой я так и не успела поговорить. Начиналась лекция от космонавта, и он пошел его представлять, а я села на землю за остальными людьми со знакомым мальчиком-геем. Космонавт что-то рассказывал о том, как красива планета издалека, но я витала в прострации и лишь иногда ловила себя на том, что уже в третий раз поглядываю на того мальчика с острыми клыками. Он облокотился на столб в стороне ото всех и скрестив руки с улыбкой и какой-то дерзостью во всем своем виде слушал лектора.

Я, конечно, больше не видела Демина. Вечером мы ушли из парка небольшой рандомной компанией, которая сложилась как-то сама собой, купили «Жигулевского» и сели на мост, свесив ножки вниз. Перед нами открывался вид на реку, Петра Первого и ночную Москву, сверкающую огнями, как девушка бриллиантами. Среди других в той компании были Сашка Виноградов, Леха – голубоглазый сибиряк, который проехал стопом полстраны, чтобы попасть на мою лекцию, – тот самый Елисей из Иванова с вопросом про Балашиху, Волчок из самой Балашихи и зеленоглазый парень-альпинист по имени Денис Кудрявцев. Все эти мальчики сыграют важные роли в моей жизни, но я тогда была не в курсе.

Я стояла на самом краю моста отдельно от всей честной компании, которая громко пела песни Сансея, и смотрела на кончики своих пальцев ног, крепко обнявшие округлый край теплого мрамора, и на мерцающую, манящую черную реку, и думала, как это легко – просто взять и прыгнуть. От этой мысли я почувствовала – что-то будто подталкивает меня это сделать, и оттого через силу сделала шаг назад.

– Опасно так стоять тут одной, ты знаешь. Может, пойдем ко всем? – раздался спокойный мужской голос за моей спиной.

Я развернулась. Передо мной стоял тот самый парень-альпинист, чья природа не позволяла оставлять девушек стоять одних на мосту. Я молча посмотрела ему в глаза с таким отчаянием и страданием, что он тотчас же меня обнял. Есть такие люди, которым ничего не надо объяснять. Иногда мне жаль, что их так мало, но, с другой стороны, как бы я иначе научилась их ценить?

Начиналась ночь, и пора было искать, где ночевать. Москва – сложный город. Половине ее жителей, и тем более «поджителей», приходится, словно Золушкам, бежать домой до полуночи, иначе придется куковать на остановке или на станции до шести утра. «Нас оставалось только трое»: Сашка Виноградов, Леша-сибиряк, Волчок и я. Ладно, четверо. Себя не посчитала… Мы собирались намутить травы и поехать в гости к Сашке Федорову, журналисту «National Geographic», чтобы от души накуриться с его женой, но, слава богу, в последний момент все обломалось. Я говорю «слава богу», потому что, когда мы все же ничего не намутили и поехали ночевать к Виноградову, наше такси остановили менты и, не имея на то никакого права, облапали нас и вывернули все вещи на предмет наркотиков. Я быстро вспомнила, за что не люблю Москву… Более-менее зная свои права, я как минимум не стала вылезать из машины, в то время как парни уже стояли практически голыми на трассе. Мент доебался до того, что у меня в рюкзаке было мыло. Вряд ли он решил, что я ворую человеческий жир из клиник и варю из него мыло, чтобы сделать динамит, просто доебываться – к сожалению, любимое занятие русских людей с полномочиями и никчемной жизнью.

В ту ночь мне досталось коронное место в одной постели между Лешей и Федей. Леша с меня фанател. Он называл меня Хани и смотрел так пристально в глаза, что мне казалось, будто он вот-вот меня поцелует. Я боялась такого внимания. Федя же не проявлял ко мне активного интереса, потому, выбирая на чью мужскую грудь склонить свою головушку, я выбрала того, для кого это ничего не будет значить.

3

Будет новое утро, и будет всё as you wish:

будут улицы, переходы, дома, мосты.

Будет солнце нырять в ладони с нагретых крыш,

Чьи-то губы на волю выпустят сизый дым.

Будет небо и море, следы на песке и шторм,

Поцелуй на закате и вкус табака во рту,

И венок из ромашек, и приторно-горький ром.

…а потом ты возьмёшь и влюбишься в темноту.

Темноте этой будет около двадцати:

Джинсы рваные, и вихры, и витой браслет,

Ты споткнешься как будто о камешек на пути,

Об его до смешного насмешливое «привет».

Джио Россо