Мрачные ноты (ЛП)

Мои ладони скользят по рельефу его спины. Достигнув пальцами полотенца, я запускаю руки под него, где меня встречают твердые как орех ягодицы. Боже, неужели мужская задница может быть настолько неотразимой? Мне хочется вцепиться в нее обеими руками, но внушительный рост Эмерика не позволяет мне сделать этого. Я тянусь, пытаясь достичь желаемого...

Но тут он хватает меня за горло, сжимая его. Под этим натиском мой подбородок взметается вверх, а мои руки соскальзывают с драгоценных участков его тела.

Его рот получает больший доступ к моему, его язык схлестывается с моим, а его влажное дыхание обжигает мне лицо.

— Ты делаешь из меня гребаное дикое животное.

Мне хочется сказать, чтобы он делал со мной все, что позволит ему утолить этот голод, но, когда его пальцы крепче сжимаются на моем горле, это переходит границы. Мои легкие горят от недостатка кислорода, а перед глазами начинает темнеть. Мной овладевает паника, и теперь поцелуи больше походят на схватку.

Я не могу дышать. Мое тело извивается, а руки бьют по его спине, требуя освобождения. Отпусти. Отпусти.

Хватка на моем горле исчезает, а затем отстраняется и Эмерик. Я хватаюсь за шею, жадно глотая воздух и борясь со страхом, леденящим мои вены и слезами, застилающими глаза.

Он стоит возле кровати, поправляя через полотенце свой твердый восставший член, который я по-прежнему так и не видела.

Эмерик смотрит на меня сверху вниз, проводя рукой по своим волосам.

— Ты еще не готова.

Убрав руку с ноющего горла, я сажусь, несмотря на дрожь в теле.

— Не готова к чему? К сексу?

— Не готова для меня! — Он подходит к шкафу, извлекая оттуда черные трусы и клетчатые носки. — Так что хорошенько подумай в следующий раз, прежде чем заявлять о своем желании понаблюдать, как я дрочу.

Я судорожно сглатываю.

— Я не понимаю. Зачем ты душил меня? Для устрашения?

Если цель была такова, то она достигнута. Мое сердце все еще готово вырваться из груди.

— Это демонстрация. — Эмерик пересекает пространство комнаты, останавливаясь у изножья кровати и бросая хмурый взгляд на свою эрекцию. Затем его глаза встречаются с моими. — Я получаю удовольствие, видя, как твое тело подвергается боли, осознавая, что я причина слез на твоих глазах. Но это возможно лишь тогда, когда ты полностью доверяешь мне и даешь мне это добровольно.

Было ли это добровольным? Был ли вообще у меня выбор?

— Если ты так беспокоишься обо мне, то почему мы не можем сделать это без... слез?

Его взъерошенные волосы и густые ресницы сглаживают его суровость, но холод его голубых глаз напоминает мне, что если в нем и есть хоть немного нежности, то она меркнет перед его неудержимым темпераментом.

Он бросает взгляд на часы и вновь возвращается ко мне.

— У меня имеется укоренившаяся сексуальная потребность выводить женщину за пределы ее комфорта. Как только ты созреешь для того, чтобы я ввел тебя туда, тебе придется подавить свои инстинкты, но я обещаю... что результат превзойдет любой из оргазмов.

Может ли что-то превзойти оргазм? Возможно, это что-то более глубокое, сродни тому обжигающему чувству, которое наполняет меня, когда я понимаю, что он наслаждается мной? Даря ему наслаждение, я погружаюсь в состояние эйфории. Так что да, возможно интим — это нечто большее, чем просто лежать на спине, пока он совершает на мне телодвижения. Но я понятия не имею, каково это.

Я сглатываю. Мне не ясно, что я чувствую относительно удушья. За пределами ли это моего комфорта? На что еще он способен?

— Почему ты толкаешь меня на это?

— Это абсолютное доверие, и в этом неограниченная власть.

Несмотря на внутреннюю тревогу, мне удается сохранять самообладание.

— Я не хочу быть в чей-то власти...

— Все не так, Айвори. Власть заключена в тебе. Именно ты устанавливаешь границы и вправе решать, когда все прекратится. — Его суровый взгляд по-прежнему сосредоточен на мне, а грудь вздымается чаще. — Ты не воспользовалась стоп-словом.

Черт, совсем забыла.

— Я просто не могла говорить, когда твоя рука...

— Бред. Ты и не собиралась.

Я одергиваю подол рубашки.

— В этом и заключался урок, так ведь?

— Именно.

Не сказав больше ни слова, он скрывается в гардеробе, оставляя меня в полной растерянности.

Через несколько минут Эмерик возвращается полностью одетым и сообщает мне, чтобы я шла на кухню, как только буду готова.

Цель преподнесенного им урока завладевает моим разумом, пока принимаю душ, расчесываюсь, чищу зубы и одеваюсь в одиночестве в его спальне. Я отдаю себе отчет в том, что мои представления о сексе и мужчинах отчасти поверхностны, но все же его хватка на моем горле — это ничто по сравнению с последними четырьмя годами моей жизни, наполненными болью и страхами. Это ни в коей мере не оправдывает его методы, но ошеломляюще грубый подход, возможно, действительно имеет место быть.