Мрачные сказки

Слезы уже ручьями льются по щекам, капают с подбородка. И я наконец притягиваю ее к себе, глажу ее по маленькой головке, ерошу пальцами темные волосы. Темные волосы, которые она красила, чтобы скрыть их русый оттенок.

Калла поднимает голову, ее сердце бешено колотится, так что отдается у меня в груди. Перед тем как заговорить, она нервно вздрагивает, словно опасается услышать, как сама – вслух и громко – произносит эти слова:

– Я Мэгги Сент-Джеймс.

Калла

Я тереблю пальцами крошечные книжечки, подвешенные на цепочке. Пересчитываю их по привычке. Привычка – это то, что я делала прежде. То, как обычно поступала Мэгги Сент-Джеймс, пока не пришла в этот лес и… все позабыла.

Пальцы отрываются от цепочки, я прикрываю рукой глаза. Утреннее солнце поднимается над соснами и елями; полумрак напоминает мне о долгих зимах, когда солнце не пробивается полностью из-за облаков и небо постоянно остается затянутым холодным серым покровом.

– Может быть, виной всему ветрянка? – предполагаю я, глядя на Тео – моего мужа, человека, некогда носившего иное имя: Тревис Рен.

С нами обоими что-то случилось. Мы лишились воспоминаний, нашу память словно вычистили и заполнили другими воспоминаниями, не совсем нашими. И сейчас мы стоим на заднем крыльце. Два сонных, анемичных, отрешенных существа под бледным небом. Мне нужно было вырваться из равнодушных стен чужого фермерского дома, ощутить кожей прохладный воздух, услышать тихий шорох травы, радующейся рассвету.

– Возможно, мы из-за ветрянки все забыли, – продолжаю я. – Возможно, мы ею переболели. Возможно, мы все это время были ей больны, несколько лет.

Тео выходил за границы общины, бродил по дороге. Не мог ли он подцепить ветрянку и заразить меня? Гниль проникла нам в мозг, повредила его, вытравила нашу память.

– Я не считаю, что мы больны, тем более столько лет. Мы бы уже умерли.

Челюсть Тео ходит ходуном, пытается озвучить какую-то мысль, но та все время ускользает от него.

– Наверное, это я зарыла в саду книгу. И подвеску, – признаюсь я мужу.

Мне снова хочется прикоснуться к цепочке, провести по ней пальцами, почувствовать ее форму, но я воздерживаюсь. Это так странно – проводить параллели между той, какой я когда-то была, и той, какая я сейчас. Границы слишком размыты, чтобы это осмыслить.

Покачав головой, Тео отводит взгляд от восходящего солнца.

– Зачем? – спрашивает он. – Зачем тебе было их зарывать?

– Должно быть, я боялась.

Я почесываю пальцем внутреннюю сторону запястья. Лишь бы занять чем-то руки! Не позволять им дотрагиваться до цепочки!

– Я спрятала эти вещи… чтобы их никто, кроме меня, не нашел.

«Помни Мэгги», – гласила надпись, выведенная рукой. Я мысленно отматываю все назад. Воспоминания двоятся, зеркалят, и все они не цельные, зыбкие… Да, это я написала ту строчку в книге. Но послание не предназначалось для того, чтобы напомнить другим людям, что Мэгги была в Пасторали. Послание предназначалось для меня. Я спрятала книгу в саду, потому что знала, что лишь я смогу ее найти. Она была закопана довольно глубоко и в то же время близко к поверхности. И рано или поздно, выдергивая из земли сорняки, я должна была ее обнаружить.

Я хотела, чтобы книга с подвеской были найдены мной. «Помни Мэгги!» – написала я. Я завещала самой себе: не забывай, кто ты, кем ты была.

– Почему это с нами случилось? – поворачиваюсь я лицом к мужу; подбородок Тео поднимается к небу: горизонт затуманен дымкой, багряная заря еще не расцвечивает его.

Но глаза мужу не спрятать. И в них я вижу такую же неуверенность, какую ощущаю в своей груди.

В моей памяти два прошлых: детство, проведенное в Пасторали, переплетается с воспоминаниями извне. Стоит мне закрыть глаза и попытаться сфокусироваться на них, и я ощущаю море, пенящееся вокруг моих ног. А еще – соленый воздух в горле. Я чувствую вкус океана. А ведь он не должен быть мне знаком. Откуда у меня это воспоминание? Внутри нарастает тревожность.

– Ты Тревис Рен, – говорю я мужу прямо и громко; я хочу услышать себя, услышать это имя, от которого внутри все сжимается.

– Да, – спокойно и невозмутимо отвечает он.

– Что ты помнишь из прошлого?

– Немногое.

– Ты пришел в Пастораль, чтобы найти меня? – спрашиваю я.

Он кивает.

– Почему?

Его лицо меняется: он хмурит в напряжении лоб, силится выудить из памяти какой-то момент. Но воспоминания сталкиваются и распадаются на бессвязные и разрозненные картины, как только мы пытаемся на них сосредоточиться. И улетают, как мухи, которых не удается поймать.

– Ты пропала на пять лет, – качает головой муж, словно сомневается в своих словах.

Пять лет… Прошло пять лет… Я пытаюсь осознать эту цифру, этот факт, включить его в пазл своих собственных воспоминаний, но он никак не вписывается в цепочку всех других моих воспоминаний, не коррелирует с ними.

– Меня наняли твои родители, – добавляет муж.

– Мои родители?

Я пытаюсь воскресить их образы в памяти. Тщетно…

– Я встречался с ними в их доме. В доме твоего детства.

Теперь отворачиваюсь я.

– Где это было?

Рассвет уже пробивается сквозь деревья, птицы начинают щебетать. Тео хмурится еще сильнее: