— Хочу найти что-нибудь, что сможет экр̀анировать от гамма-излучения, — не стал я врать. — Думаю, должно же быть что-то такое у медиков.
— Думаешь, ракеты пускать будут? — уточнил дядя Гена. — Так не помогут тогда никакие экраны. Лучше простынёй сразу накрывайся и ползи в сторону кладбища.
— Ясно, — вздохнул я. — Ладно, поеду по аптекам пр̀ошвыр̀нусь…
— Закрыты все аптеки, — сообщил мне дядя Гена. — Телевизор не смотришь, что ли?
— А как медикаменты получать? — удивился я.
— Никак, — ответил охотник.
— А что делать-то? — вопросил я.
— Сидеть дома и терпеть, — сказал дядя Гена, после чего нахмурился и начал цитировать чьи-то слова. — Общественные учреждения, включая относящиеся к учреждениям первичной важности, закрываются. Всем гражданам обязательно находиться в безопасных местах и не издавать шум. До тех пор, пока обстановка не стабилизируется.
— А добр̀овольцем вер̀боваться как? — задал я следующий вопрос.
— Добровольцам, желающим вступить в ополчение, перемещаться по городу разрешено, но по разрешённым военной администрацией маршрутам, а также на личном транспорте, — ответил охотник. — Вообще телевизор не смотришь, да?
— Нет, — честно ответил я. — А вы как телевизор̀ смотр̀еть успеваете?
— А он у меня с собой, — усмехнулся дядя Гена. — Портативный.
— Пор̀тативный… — пробормотал я. — Ладно, поехал я. Счастливо оставаться!
Значит, Покровская больница — это памятник первым ошибкам правительства. Пытались изолировать заражённых, полагая, что от заразы будет разработано лекарство и убийство заражённого будет равно убийству обычного гражданина. Я бы, будь на месте правительства, тоже колебался. Но военные, как выяснилось, таким гуманизмом не страдают и открывают огонь на поражение.
Большой проспект, судя по всему, зачистили, но каждая проклятая многоэтажка может служить источником новой вспышки эпидемии. Сколько там людей сидит в квартирах? Да никто не знает!
— Тогда едем в зоопар̀к, ласточка моя! — завёл я машину.
Оставил машину припаркованной на Кронверкском проспекте. Любопытно, что в городе осталось очень мало машин — все, кто был на колёсах, когда власти бездействовали, уже уехали.
— Давненько я не бывал в зоопар̀ке, — пробормотал я и двинулся к арке с вывеской «Террариум».
У входа стояла группа вооружённых людей в сияющей новизной военной форме, имеющей раскраску паттерна «Цифра». Оружие у них, правда, не новое — АК74 и АК74М.
Когда служил, за мной закрепили АК74. Даже до сих пор помню серийный номер: 62568557, восемьдесят восьмого года выпуска. Союза нет давно, а его автоматы продолжают верно нести свою службу.
— Пр̀ивет служивым! — помахал я рукой этим ребятам.
— О, здоров, Наполеон! — помахал мне рослый рыжеволосый парень с избыточным весом, окладистой бородой и носом-картошкой.
— Где здесь можно записаться в р̀яды доблестного ополчения гор̀ода-гер̀оя Ленингр̀ада? — поинтересовался я, вытаскивая из кармана пачку сигарет.
Вот вечно забываю, что надо закупить курева на месяцы вперёд, самого качественного и герметично запакованного.
— В террариум заходи, — сказал мне этот упитанный парень. — Там комбат сидит с писарем, запишут тебя и оружие дадут.
— Угощайтесь, товар̀ищи, — предложил я.
Открой пачку сигарет, и люди к тебе потянутся. Пачка стала полной только наполовину, после чего я подкурил свою сигарету и сделал глубокую затяжку. Эх, хорошо!
— Что говор̀ят о снабжении? — поинтересовался я у рыжего.
Некурящих было всего трое, хотя один из них, судя по лицу, колебался. Видимо, бросил недавно.
— Да пока ничего, — пожал плечами рыжий здоровяк, после чего протянул руку. — Илья.
— Дмитр̀ий, — пожал я его руку. — Сам здесь сколько?
— Часа полтора, — ответил Илья. — Кое-как прорвался сюда из Калининского. Пришлось вплавь похерачить, потому что мертвяки почти на спине у меня сидели…
Калининский район — это на северо-восток отсюда. Выходит, его тоже потеряли?
— Как там? — спросил я.
— Жопа, — ответил Илья. — Слишком долго я сидел у себя в квартире, боялся выйти. А надо было сразу, тогда бы без проблем здесь оказался. Чуть не сдох там, на Гренадерской.
Гренадерская улица ведёт к Гренадерскому мосту, одному из самых заурядных питерских мостов.
— И там поплыл? — поинтересовался я.
— Ага, его ведь развели в самом начале, — покивал Илья. — Хорошо, что плавать умею. Ты сам откуда?
О маске и наряде он не спрашивал, что удивительно. Или мышление людей уже настолько изменилось, что всем уже плевать, кто во что одет?
— С Васильевского, — ответил я. — Ладно, пойду я вер̀боваться.
— У нас и половины батальона нет, поэтому к нам вернёшься, монопенисуально, — усмехнулся Илья.
Всегда поражался, как питерцы умеют придавать даже ругательствам высокопарные звучание и форму.
Пребывая в задумчивости, я прошёл через арку и пластиковую дверь с остеклением. Рекламные брошюры плотно облепляют стекло, зазывая людей посмотреть на жирафов, тигров, львов, белых медведей и прочих зверей-невольников. А что будет с ними, когда мы все вымрем?