Мрак тени смертной

Он повернулся к пленным, хищно вглядываясь в черные лица.

— Так который из них завалил ун-Ранка?

Ойген не любил такой работы. Всегда в подразделениях СС были люди, которые выполняли подобную работу в силу того, что это нравилось им. Для того чтобы пытать пленных, добиваясь от них необходимой информации, нужно особое призвание и мастерство. Обычно таким профессионалам для работы отводили место, где бы они могли заниматься делом, не смущая умов остальных. Здесь, наоборот — многие солдаты добровольно оттянулись подальше. Нет, они не боялись вида крови, они не боялись смерти, но одно дело рисковать и умирать в бою, и совсем другое — смотреть как медленно и неотвратимо приближают к смерти других, пусть даже и из стана врагов. В СС специалистов такого ранга звали «мясниками», их не сторонились, но и особой любви или уважения не испытывали. В конце концов, забойщик скота с мясокомбината — обычная рядовая профессия, но одно дело знать, что этот человек получает жалование за убийство коров и свиней, и совсем другое — видеть, как он цедит мелкими глотками стакан молока пополам с горячей кровью, слитой из только что разрезанного вымени еще мычащего животного.

— Свяжите их! — приказал оберштурмфюрер Венк.

Ойгену ун-Грайму самому хотелось отойти в сторону, но он был командиром, а потому не имел права на слабости, поэтому он стоял и смотрел, как ноги негра погружаются в пламя костра. Черное лицо негра блестело от пота, глаза стали невероятно огромными, и бело-голубые яблоки вдруг подернулись кровяной сеточкой лопнувших капилляров, негр замычал, безуспешно дергаясь в сильных руках солдат.

— Спросите его, где племя? — приказал англичанину оберштурмфюрер. — Что они намереваются делать и где, наконец, прячут своего проклятого колдуна!

14. ДЕРЕВНЯ БУБАРАЙ. НЕСКОЛЬКО ЧАСОВ СПУСТЯ

— Как свиньи! — вздохнул Венк. — Ничем не лучше свиней! Даже искупаться нельзя. Знаешь, дружище, чего я сейчас больше всего хочу? Встать под душ и смыть с себя всю эту копоть и грязь!

В кустах всхлипывал англичанин, которому довелось присутствовать при допросе. Нервы проводника не выдержали.

— Хлюпик, — презрительно сказал оберштурмфюрер. — Вырождающаяся раса, чтобы там не говорили наши идеологи. Одно слово — англичанин. Мне этот допрос тоже не доставил какого-то удовольствия, я тоже считаю, что пытать людей — дикое варварство. Но если нельзя иначе? Если нельзя? К тому же они наших ребят положили. Каких ребят! Кстати, ротенфюрер, всем, кто участвовал в дознании, — двойную норму спирта из НЗ. Только время потеряли на этих черномазых.

Ойген осторожно покосился на две черных головешки, еще недавно бывших людьми. Он тоже не одобрял пытки, к тому же, не стоило про этих негров говорить так пренебрежительно, они показали себя мужественными бойцами. Старший даже не кричал, а шипел от боли, а младший явно боялся проговориться, не выдержав боли, а потому просто откусил себе язык. И все равно они вели себя достойно, очень достойно, не хуже славян из Казакии, с которыми судьба сталкивала Ойгена ун-Грайма.

— Что там Херцог? — поинтересовался оберштурмфюрер. — Он выходил на связь?

— Так точно, — сказал Ойген. — Последний раз сорок минут назад. Жалуется, что его «файтеры» ничего не могут найти. Джунгли!

— Черт побери! — выругался Венк. — Мы оснащены по последнему слову техники, у нас есть то, о чем колониальные войска могут мечтать. И что же? Мы бессильны перед зарослями и кучкой дикарей!

Он посидел, разглядывая дымящуюся хижину и безжизненные черные тела рядом с ней.

— Скажи камрадам, пусть это закопают, — раздраженно сказал Венк. — Терпеть не могу запаха паленого мяса.

— Что дальше? — поинтересовался Ойген. — Начнем движение?

— Куда? — Венк скривился. — Нет, дружище, теперь я и шагу не сделаю без того, чтобы точно не знать, куда эти дикари делись. Где этот чертов англичанин? Его дали нам как специалиста и как проводника. Что-то я не вижу от него большой пользы. Он только и умеет, что плакать над черномазыми. Клянусь памятью великого фюрера, о наших ребятах он так не скорбел. А ведь на болоте они спасли ему жизнь!

— Жаль, что мы сожгли деревню, — с непроницаемым видом сказал Ойген ун-Грайм. — Мы могли бы прекрасно отсидеться за ее частоколом.

— И ты туда же! — вздохнул оберштурмфюрер. — Согласен, наши действия были неправильны. Мы прекрасно могли бы отсидеться в деревне. Но ее нет. Зачем говорить об упущенных возможностях, разве тебя не учили в бюргере жить настоящим и никогда не сожалеть об утратах? Кстати, пусть люди осмотрят пожарище там, где была хижина этого долбанного Гарабомбы Бу, может, найдется что-то, заслуживающее внимания.

Ойген отдал распоряжение, и три двойки беспрекословно отправились к еще дымящимся остаткам хижины, которые и развалинами назвать было трудно. Глупо было надеяться, что там еще можно найти нечто и в самом деле заслуживающее внимания. Но приказы начальства не обсуждаются, они выполняются — молча и беспрекословно.