Мраморное сердце

– Никогда больше не вспоминать о ней, – выпалил Джулиан без размышлений, это было чистой правдой.

– Не совсем, это были эмоции, вызванные страхом, – объяснял Ланже, стараясь перекричать сверлящие шумы из своей мастерской. – Ты осознал тогда, что никогда не позволишь этой тёмной стороне засосать себя, это было толчком к тому, чтобы выскользнуть из мира анти-жизни и вернуться в свою реальность, в свою жизнь. Это – важный момент. Ты хватил с лихвой этих деструктивных ощущений и всеми путями выбирался на свет, тебя не должен поглотить ни один из этих миров, если ты намерен познать эту гармонию. Ты живёшь крайностями, у тебя существует либо одно, либо второе, вместе ты этих понятий никак не видишь, и из-за этого твоё восприятие мира фрагментарно, и хотя ты испытываешь колоссальные эмоции, разбрасываешься своими чувствами, но они между собой не взаимодействуют, так что твоя главная задача – отбросить крайности.

Ланже снова был прав, Джулиан привык ярко воспринимать мир, ему нравилось испытывать эмоции, и хотя часто он был пресыщен и избалован ими, он находил методы, как их испытывать. Если у него наступал кризис, помогали наркотики, если он переутомлялся, он брал отпуск, если он разочаровался в одном художнике, он находил нового, и если в интимной жизни исчезала искра, он искал любовника или даже нового бойфренда. И во всём у него было так, его гедонические потребности двигали его на развитие, чтобы вновь и вновь ему испытывать яркость эмоций. Даже страдал он с размахом, хотя и понимал сейчас, что глубины эмоций он не испытывал, просто какие-то чувственные вспышки энергии, которые занимали все его мысли. И если он был счастлив, то ничто не могло поколебать это его счастье, ни параллельные любовные неудачи, ни рабочие стрессы, ни даже сам всемирный потоп, всё это было лишь назойливыми отвлечениями, не влияющими на глобальном уровне на его счастье. И также и в несчастном состоянии, ни премии, ни отпуск, ни любимый рядом, ни даже знакомство с крашем детства не могло вытащить его из этой скорбной безысходности.

И снова он возвращался мысленно к тому дню, когда он впервые познакомился с мраморным миром Жана Ланже, который вытащил его из апатичного состояния тлена. И период исцеления, постепенного принятия своей реальности был ближе всего к тому состоянию, когда он пребывал вне крайностей, когда он как будто лавировал в обоих мирах – в жизни и в анти-жизни. Но как ему было настроиться на это восприятие мира, когда кругом пылали яркие краски, стучали громкие звуки и выплёскивались острые чувства, как можно в таком мире поставить знак равенства между трагедией и юмором, между чёрным и белым, между правым и левым, между жизнью и смертью? Он надеялся в своих новых жизненных уроках достичь этого, иначе крайности его погубят, и он никогда не сможет покорить то состояние, что излучала его мраморная скульптура, а ведь это и есть – его предназначение!

Он не жалел ни времени, ни ресурсов, ни сил на свои эксперименты, он должен был приблизиться к состоянию своей скульптуры, чтобы возвыситься над всем миром, как бы пафосно это ни звучало. Так что ему приходилось откапывать старые связи, давать взятки, флиртовать или обманывать, чтобы достичь своих целей. И при этом он был полон энтузиазма, хотя достаточно скептически относился к некоторым своим урокам, ориентируясь на опыт Ланже, понимая, что у каждого свои методы, как отыскать гармонию между жизнью и смертью. Ему не подходила работа в голове, ему нужно быть на поле боя, только тогда он мог погрузиться в новый опыт полностью, хотя и осознавал, что это явно считается слабостью. Он понимал, всё можно прощупать и понять на ментальном уровне, но ему было нелегко концентрироваться над этой работой, от того он и избрал подобную тактику. И если сейчас обобщить его попытки познать тайны тёмной стороны жизни или основы анти-жизни, то можно примерно так описать накопленный им опыт: